Все равно, в самое ближайшее время узнаю подробности. Город у нас маленький, все на виду, а информация, в виде сплетен, разносится быстро. Вечером Аньку пытать стану — уж она-то все знает.
Глава 20
Рыжий «александровец»
Времени уже десять минут восьмого, но я сегодня никуда не спешу. И кухарка в курсе, и барышни предупреждены, что приглашен на ужин к Ивану Андреевичу Милютину. Он меня собирается познакомить со своим таинственным братом Василием, про которого говорят — дескать, Иван Андреевич прожекты пишет, а Василий Андреевич денежки зарабатывает.
И впрямь, в отличие от старшего брата, младший — фигура непубличная. Не входит ни в какие благотворительные общества, в Городскую думу не баллотируется и, вообще, чаще бывает либо в Рыбинске, либо в Нижнем Новгороде.
Как я понимаю, братья отлично дополняют друг друга. Старший идеолог, а младший исполнитель.
Мы с Милютиным собирались встретиться неделю назад, если не больше, но как-то все завертелось. То у меня убийство случилось, то у него на заводе какая-то печь сломалась. Я даже не знаю — что у него за печь? Понятно, что не русская, потому что в ней металл плавят, какая-то доменная, но не блюминг и не мартен. Потом выяснилось, что сломалась не сама печь, а что-то рядом. Никто не погиб, не покалечен, печь не погасла. Иначе бы пришлось новую ставить, а это огромные траты.
А мне надо с Иваном Андреевичем важный вопрос обсудить. Нет, он касается не будущего Череповца, не железной дороги, но для меня он куда важнее. Узнать — не собирается ли господин Милютин в ближайшее время съездить в Санкт-Петербург? А если не сам, так возможно, туда едет кто-то из его хороших знакомых или приказчиков?
Мне же нужно до января отправить в столицу Аньку. Она, разумеется, хорохорится — дескать, сама доеду, карета довезет. Ага, как же. Чтобы я ее отправил одну? Пятнадцать лет девке, три дня и три ночи, мало ли что. Возможно, она одна и доедет, но я за это время с ума сойду.
Милютин или кто-то из его доверенных лиц — идеальный вариант. А нет — так придется мне брать отпуск и самому с ней ехать, либо попросить Абрютина, чтобы тот откомандировал кого-нибудь из городовых, кто посерьезнее и постарше. И того, кому я доверю свою сестренку. Савушкину, скажем, или Ухтомскому. Дорогу и все расходы, включая командировочные, понятное дело, я оплачу, Василий мне не откажет (да и Верочка словечко замолвит), но для него — человека честного, отдавать подчиненного в распоряжении посторонней барышне — нарушение дисциплины.
С Петром Порфильевичем, разумеется, я распрощался за руку. И ритуал соблюли — он мне козырнул, и я ему отдал честь. И оба довольны. Он — потому что с ним ручкается цельный коллежский асессор и кавалер, а я, потому что пожимаю руку ветерану Крымской войны. Заметил, кстати, что глядя на меня и прочие судейские стали пожимать руку нашему служителю, а раньше только кивали.
— Мальчишка за углом стоит, наверняка вас дожидается, — сообщил мне служитель, кивая в сторону Крестовской улицы.
— Меня?
— Так все остальные-то уже по домам разошлись, даже Его Превосходительство, только вы и остались, — пояснил ветеран. Предложил: — Может, мне с вами пройтись? Мало ли что…
— Так что мне мальчишка сделает? — удивился я. Отмахнувшись, сказал: — Предупрежден, значит вооружен. А вообще — спасибо.
Не первый случай, когда Петр Порфильевич предупреждает о визитерах, не решающихся войти. А мальчишка… Нет, на самом-то деле любой мальчишка способен на многое — нож в спину или удар дубинкой по голове никто не отменял, но я теперь знаю, что меня ждут и буду готов. Конечно же, револьвер я опять не взял, так в мальчишку-то все равно стрелять не смогу.
А за углом… Нет, бояться нечего, свои. Мой рыжий приятель из Александровского технического училища — Лешка Смирнов, который вместе со своим лучшим другом Тохой Чистяковым не раз помогали череповецкой полиции и судебному следователю. А еще — отмутузили реалиста-ябеду, жаловавшегося отцу на мою Аньку.
— Алексей, а вы не меня ли ждете? — поинтересовался я.
— Вас, Иван Александрович, — кивнул тот. — Посоветоваться мне нужно.
Надеюсь, он не собирается просить руку и сердце моей сестренки? Парень неплохой, мне нравится, но не настолько, чтобы за него Аньку отдавать. Учится в Александровском, значит, из технарей, да еще и рыжий! Нет, против рыжих я ничего не имею. У моей Леночки волосы каштановые — почти рыжие, можно сказать, но одно дело барышня, другое — парень. Рыжие лысеют рано, зачем Аньке лысый муж?
Так, чего это я опять не туда? Анька сама себе выберет, а уж кого — лысого, волосатого, как девичье сердце подскажет.
— Алексей, а вы не замерзли? —поинтересовался я.
Парень и на самом деле одет слишком легко для ноября — без шинели, в какой-то короткой куртке, но с «александровцев», в отличие от реалистов, соблюдение форменной одежды в неучебное время не требовали. У них даже инспектора нет, который за учащимися следит.
— Да ничего, я тут живу неподалеку, не замерз, — отмахнулся Алексей.
— Так все мы живем неподалеку, — усмехнулся я и предложил: — Давайте-ка Алексей пройдемся, теплее будет, а заодно и расскажете.
Лешка шмыгнул носом, кивнул.
— Я, вот о чем с вами посоветоваться-то хотел… —начал парнишка. Замолчал, задумался, потом выпалил: — Я тут, дело нехорошее сделал. Согрешил…
— Так Леша, ежели, согрешил, тебе не ко мне, а к батюшке надо, — хмыкнул я, переходя на фамильярный, зато менее официальный тон. В данном случае он подойдет лучше, нежели официоз. — Я тебя только выслушать могу. Даже советовать побоюсь, если грех.
— Был я у батюшки, — мрачно ответил «александровец». — Исповедался я ему —сегодня, после общей молитвы, а отец Василий сказал, что грех мне отпустит, но чтобы я, после исповеди, к вам пошел, и все рассказал, а вы уж сами решите — что со мной делать.
Вот те раз. А я-то думал, что он о чем-то другом желает поговорить. Отец Василий? В Воскресенском соборе такого нет, значит, в Благовещенском.
— Ох, Лешка, — вздохнул я. — Только не говори, что ты деньги у кого-то украл, не поверю.
— А почему не поверите? — удивился рыжий.
— Не