— Уж совсем-то вас грабить неудобно. А тут как раз вам на два обеда хватит.
Не стал говорить — что это мои не последние деньги, дома еще имеются, но не стал. Уже понял, что хвастаться своими доходами — дурной тон. Просто все сгреб обратно и распихал по карманам и спросил:
— А теперь колитесь, ваше высокородие, что стряслось?
— Ох уж эти ваши словечки, — покачал головой Федышинский. — Разговариваете так, словно вы в университетах не учились.
— Деградирую, я же вам уже говорил.
А может про деградацию я не ему говорил, а кому-то другому? Замечания по поводу моих словечек иной раз и Абрютин высказывает, и Лентовский, и Анна Николаевна Десятова и иные-прочие. Даже Анька и та порой уточняет термины.
Федышинский наконец-таки решился.
— Иван Александрович, помните, пару месяцев назад вы ко мне барышню посылали, на обследование?
Конечно помню. Забавная ситуация, такое не забывается. Барышня запрыгнула в койку к женатому любовнику, но не учла, что ее уже поджидают в засаде и жена хахаля, да еще и ее мать. А дальше — таскание за волосы, кошачьи бои, да еще и испорченная блузка. Вроде, шелковая, дорогая, а уж насколько дорогая — этого не упомню.
Чуть было не брякнул обо всем этом Федышинскому, но вовремя успел прикусить язык. А нет ли какой-то связи его вопроса и того, что мундир у старого эскулапа чистый, и рубашки свежие?
Приняв задумчивый вид, принялся старательно имитировать воспоминания.
— Конечно, всех подробностей я не помню, только основные детали. Да, пришла ко мне девушка, если не ошибаюсь, по имени Софья… отчество не упомню…
— Софья Ильинична Прыгунова, — подсказал доктор.
— Да-да, именно так, — закивал я. — Бытовая ссора. Дело здесь самое обыденное, не наше, а мирового судьи. И ущерб причиненный девушке меньше 500 рублей, и телесные повреждения небольшие. Но я, как исправляющий некоторые обязанности прокурора, имею право жалобу принять, а потом отправить ее по подследственности, к мировому судье. Не помню, под каким номером это в уложении, могу посмотреть…
— Не нужно номера, — в некотором раздражении сказал доктор и поторопил: — Вы суть скажите.
— Так суть-то проста, — хмыкнул я. — Жалобу я у барышни принял — если уж совсем точным быть, то сам я и составлял, потому что она неграмотная, но посоветовал к доктору сходить, чтобы тот причиненные побои или царапины зафиксировал. Иначе, ей у мирового судьи ничего не доказать. Она была одна, а против нее две соперницы. Стало быть, их показания перевесят, а если со справкой от доктора, тут уже совсем другое дело. Официальным документам доверяют больше, чем словам. А адрес ей ваш назвал, потому что других докторов не знаю. А что потом было, вы лучше меня знаете.
Ну да, Михаил Терентьевич, пребывавший в запое, при появлении барышни, начавшей обнажать телеса, поначалу решил, что у него белая горячка, а потом — что это происки следователя Чернавского. Месяц на меня дулся, потом простил.
— А что вы с самой жалобой сделали? — поинтересовался доктор. — Переслали?
— Не переслал. Мы с Софьей Ильиничной договорились, что жалобу я перешлю, когда у нее при себе справка от врача будет. Все вместе и отправлю, а иначе нет никакого смысла. Я ее жалобу даже регистрировать не стал. Если регистрировать — нужно и жалобу, и справку, чтобы вместе были. Но коли истица свои намерения не подтвердила, то подержал у себя бумагу месяц, а потом, как полагается по инструкции, уничтожил. А теперь, как я думаю, она и жалобу передумала подавать.
— Иван Александрович, а из-за чего ссора возникла? — спросил Федышинский, напряженно посмотрев мне в глаза.
А ведь похоже, что я прав. Замутил, господин доктор роман с молодой швеей, а теперь начал ревновать. Теоретически, имею полное право сказать, что при всем моем уважении к чинам, орденам и заслугам бывшего военного врача, разглашать служебные тайны не могу, не имею права. Но я служебные тайны разглашать не стану, но и Федышинского обижать не буду.
— Михаил Терентьевич, вы слишком многого от меня хотите, — сделал я невинный вид. — У меня была конкретная жалоба — девушку били и царапали две женщины. А уж каковы причины, так кто его ведает? Вероятно, какие-то производственные разборки. Может, клиентов не поделили, может, кто-то у кого-то выгодный заказ увел? Вы уж простите — не убили, не искалечили, так и слава богу. Если бы дело было мое — все бы подробности узнал, а так, к чему оно мне? Будет заседание мирового суда, так пусть Соколов выясняет — кто виноват, из-за чего и все прочее. Пришла бы Софья ко мне со справкой, скорее всего, поговорил бы с ней более обстоятельно, уточнил детали, возможно, что-нибудь бы еще написал. А так, что тут сказать? Если уж вам так интересно, зайдите к ней, да сами спросите. И повод хороший есть. Слышал, что она швея хорошая, берет недорого. Вон, за штаны, — вспомнил вдруг я, — три рубля, если со своей тканью. Я за свои брюки в три раза больше платил. Нужно как-нибудь зайти, спросить не сошьет ли она сюртук?
— Не шьет Соня сюртуки, только штаны да пиджаки, — покачал головой доктор. — Зато она сюртук обновить может, подшить…
Спохватившись — вроде, что-то не то ляпнул, притих.
Ишь ты, уже и Соня. Понятно, что не будет статский советник швею по имени-отчеству звать, но сказал бы — Сонька. Любопытственно.
Прямых вопросов задавать не стану, и так вижу, что доктор стесняется.
— А вы с Софьей Прыгуновой как виделись? Она что, насчет освидетельствования заходила? — прикинулся я шлангом. — Жалобу и сейчас не поздно подать — пусть зайдет, новую составлю, но коли все царапины зажили, так уже и смысла не вижу. И кофточку ей вряд ли компенсируют.
— Нет-нет, жалобу подавать не станет, передумала. Кофточку она зашила, почти не заметно, что рвали. А я так, из чистого любопытства, — засуетился Федышинский. — Встретил ее как-то, извинился за свое поведение. А она, пусть и простая швея, неграмотная, но человек хороший, добрый. Прошу прощения за беспокойство, пора.
Доктор ушел, а я похвалил себя, что сумел сдержаться. Не засмеялся, удержался от ненужных вопросов. Ишь, старый греховодник. Спутался с женщиной, которая ему в дочери годится. А вообще — не мое это дело. Доктор вдовец,