— Вот-вот… Только зимой, по санному пути. Да и много ли увезешь? Даже обоз снарядить — все равно, прибыль маленькая. Зато в вагон влезет…
Я призадумался, вспоминая грузоподъемность вагона, — 64 тонны, но нынешние в два раза меньше вагонов из моего времени, перевел тонны в пуды.
— В вагоне можно перевезти две тысячи пудов. И зимой, и даже летом.
Народ призадумался. Две тысячи пудов можно отвезти только на 100 телегах, или на семидесяти санях. А кто себе сможет такое позволить? Купеческие обозы, в лучшем случае — двадцать телег.
— Так господин следователь, да кто же столько молока взять, чтобы две тысячи пудов масла сбить? — хохотнул дядька в поддевке. — У меня маслобойка, так хорошо, если десять пудов в неделю.
Десять пудов в неделю? По нашим меркам — очень даже много. Но можно еще больше.
— Понятно, что с одной маслобойки столько не взять.Но, если объединить усилия не деревни, а целой волости — вполне возможно. Насколько я знаю — наш земляк, господин Верещагин, уже несколько сельскохозяйственных артелей организовал. И в Тверской губернии, и в Ярославской.
— И в Вологодской есть, — подсказал кто-то из зала.
— Видите, вы лучше меня все знаете. Если Верещагин создал артель под Вологдой, так кто мешает нашему земству съездить туда, опыта поднабраться? Опять-таки, если станут появляться сыроваренные заводы, то для земства это отлично.
Я посмотрел на Румянцева. А ведь призадумался. Масломолочный или сыроваренный завод — недвижимое имущество. Считай — налоги в пользу земства.
— Да, знаю, что масло вы в столицу сами возите или отправляете на продажу. Но объемы-то незначительные. Не сравнить с Вологодским уездом. Но там-то как раз есть железная дорога, по которой масло прямым ходом идет в Москву, а оттуда в Петербург. Но вы-то поближе.
Не зря я статистические справочники смотрю! Все-таки, земские учреждения статистику хорошо поставили.
— Еще в Петербург можно возить яйца — какая-никакая, а прибыль.
Земцы призадумались. В целом идея им нравилась, но крестьяне всегда отыщут какие-то заковыки. Вот и теперь…
— Так все равно, летом сложно масло возить. Сколько дорога займет времени?
— А в чем проблема? Имеются специальные вагоны-холодильник. — пожал я плечами. — В Европе свежих устриц из Франции до Берлина возят. А устрицы портятся быстрее, нежели масло.
— С маслом, господин следователь, вы все ладно рассказываете, — поднялся с места один из земских деятелей — судя по костюму-тройке, наверняка он был из помещиков средней руки. — А мне как быть?
— А у вас что… в том смысле — какие претензии к железной дороге? —
— Претензии у меня такие, — начал интеллигент. — У меня почти конезавод в Никольском — там лошадей под сотню. Я их и государственной почте в аренду сдаю, у меня гужевые перевозки от Ярославля до Санкт-Петербурга. Мне как быть? Построят дорогу, так что, лошадок моих под нож?
О как! Даже не знал, что в нашем уезде имеется такой крутой коневладелец. И что человеку сказать? С развитием железнодорожного сообщения и на самом деле ямщики станут не нужны, да и перевозки сойдут на нет. Правда, все это будет не скоро.
— Во-первых, дорогу построят еще не скоро, — начал я. — И как построят, то пассажирские составы запустят не сразу — года через три, не раньше. И с грузами все тоже самое. Пока раскачаются, пока то да се, на ваших лошадок хватит. Во-вторых, внутренние перевозки никто не отменял. Допустим, дорога пройдет от Петербурга до Череповца. А как доставлять грузы в Устюжну, Белозерск или Кириллов? Опять-таки — тамошний народ тоже захочет свои товары поближе к железнодорожным станциям подвозить. Череповец станет больше, кто жителей из одного конца в другой повезет? Дрова там перевозить, еще что-то… Так что, — подвел я итог, —пока не появится какой-то вид транспорта, что не по рельсам бегает, а по дорогам, вам опасаться нечего.
Заседание закончилось. Кажется, всех убедили, за исключением председателя. Румянцев ушел, не попрощавшись. Ну так и черт с ним.
Зато остальные пожимали мне руку, пытались задавать еще какие-то вопросы, уточнять, но я только устало улыбался, давая понять — мол, устал. И Милютин пришел на помощь.
— Господа, у Ивана Александровича был сегодня тяжелый день. Он к нам прямо из рабочего кабинета, у него много дел. Государственных!
Абрютин тоже не бросил друга. Но исправник поступил проще — встал рядом со мной, закрыв своим корпусом, давая понять, что следователь устал, пора и честь знать.
Проводив взглядом последнего земца, Василий сказал:
— Ты так красочно расписывал про производство масла, что мне самому захотелось завести маслобойку.
— Давай, — кивнул я. — У меня Анька собиралась маслобойку завести, даже проект составила. Я тебе ее в помощницы дам — живо все изладит.
— Так сам понимаешь, не положено исправнику маслобойки иметь, — уклончиво сказал Василий. — Мы обязаны на свое жалованье жить.
Ага, не положено. Не хочет признаваться, что ему с Анькой связываться не хочется — знает, что застроит. А зря. Я бы ему секрет вологодского, то есть — пока «парижского» масла выдал.
Милютин, подойдя ко мне, долго тряс мою измученную рукопожатиями руку.
— Иван Александрович не знаю, как вас и благодарить. И все изъяснили доходчиво, словно учитель в школе. С примерами, с аргументами. А я ведь переживал — как народ воспримет? Вон, вдохновились. Надеюсь, что идея с артельными маслозаводами им по душе придется.
Хмуро посмотрев на Городского голову, сияющего, словно медный самовар, сказал:
— Иван Андреевич, мое выступление вам обойдется в дюжину пирожных и одну козу.
— Козу? — удивленно посмотрел на меня Милютин, а исправник хохотнул:
— Вы, Иван Андреевич, своей козой из господина следователя коллекционера сделали. Он теперь по всем лавкам ходит, коз разыскивает. И городовые лавочников трясут — есть ли у них фарфоровые козы? Мол — Ивану Александровичу подарим.
— По козам у меня Маша, Мария Ивановна знаток, — засмеялся Милютин. — А пирожные — хоть сейчас. На ужин придете?
— Нет, на ужин сегодня не смогу, — покачал я головой. — Дела домашние.
Ну да, ужин у Милютина — прекрасно, но меня письмо рассеянного профессора заинтересовало. О чем оно?
— Тогда пирожные