В голову сразу полезли читанные в прошлой реальности жуткие прогнозы о том, что железные дороги — штука бесполезная, потому как русские вьюги не потерпят иноземных хитростей, занесут все колеи снегом, откапывай их потом. У пассажиров из-за быстрого движения начнется воспаление мозга, отравленный дымом воздух убьет пролетающих мимо птиц… дома близ дороги погорят…
Но, вообще, все это высказывалось лет пятьдесят назад, но нынче-то уже 1884 год. Когда у нас первую железную дорогу открыли? Да, в год смерти Пушкина, в 1837 году. А теперь в России несколько линий. Не так много, как требуется, но общеизвестно, что железная дорога не так страшна, как ее малюют. Проблем, разумеется, много, но, когда дело новое, с этим всегда так.
Нет, Румянцев и иже с ним не настолько отсталые, чтобы нести совершеннейшую чушь. Еще они должны понимать, что железная дорога — государственное дело и не уездному земству вякать. Когда кузнец кует — лягушка лапу не сует.
Ладно, сходим, послушаем.
В Городской управе вначале столкнулся с господином исправником. Василий, вместо того, чтобы сидеть в своем кабинете на втором этаже, стоял недалеко от дверей и посматривал на гласных Думы и членов земства, входивших в зал заседаний. За спиной исправника мрачно стояли городовой Смирнов и помощник пристава Савушкин.
Пожимая мне руку, Абрютин поинтересовался:
— А вы тут в каком качестве? В качестве товарища прокурора или следователя?
Пожав руку другу, кивнув полицейским, пожал плечами:
— А это, ваше высокоблагородие, как пойдет. — Оглядевшись по сторонам — не слышит ли кто, вполголоса сказал Василию:
— Сам толком не знаю, но городской голова позвал. А сам чего?
Точно также, как и я, снизив голос, исправник пояснил:
— Смотрю — не явился ли кто подшофе… Сам понимаешь.
Это я понимаю. Органы городского самоуправления и органы уездного, дружат не шибко. Совместные заседания же проводить приходиться. А что поделать, если много вопросов, касающихся и совместного землепользования, и налогов? Вон, Румянцев до сих пор пытается брать с Милютина налог за туэрные цепи как с объекта недвижимости и, хоть кол ему на голове теши.
Ладно, если заканчивается лишь словесной перепалкой, но гласные могут и на рукопашный бой перейти. Куда годится, если подерутся представители народовластия? Так что, Абрютин вынужден присутствовать на подобных заседаниях, чтобы вовремя гаркнуть, а то и разнять драчунов. Не сам, разумеется — исправнику несолидно, а с помощью полицейских.
Еще хорошо заранее убрать из зала заседаний тех, кто перед походом в Городскую управу зашел в трактир или ресторацию. И так бывает.
Вроде как время подошло, пора начинать заседание.
Зал заседаний не велик — примерно, как школьный класс. Да и депутатов с гласными не так уж много — десять гласных и двадцать земцев.
Спереди стол, вроде учительского, за которым сидят Городской голова Милютин и председатель земской управы Румянцев.
Мы с Абрютиным уселись рядком, в последнем ряду, а полицейские встали в разных углах — мало ли что.
Открывать заседание полагалось бы Ивану Андреевичу Милютину — как-никак, это его территория, зал принадлежит Городской Думе. Но господин Румянцев, посмотрев на часы, убедился, что уже три, резко вскочил.
— Господа, железная дорога, о которой так печется наш городской голова — преступление!
После слов председателя земской управы по залу пронесся легкий шум, присутствующие вначале посмотрели на городского голову, а потом запоглядывали на нас с исправником. Все-таки, мы считаемся в уезде главными в том, что касается преступлений. Но народ, пусть подавляющее большинство состоит из крестьян, не лыком шит и прекрасно понимает, что слова — это одно, а поступок — совсем другое. Тем не менее, Милютин вправе подать жалобу в Мировой суд, если посчитает себя оскорбленным. Но Иван Андреевич из-за такого пустяка тратить свое время не станет.
А Милютин, в адрес которого прилетело такое обвинение, лишь усмехнулся.
— Вы, Николай Федорович, обвиняете меня в уголовном преступлении? — уточнил он.
— Преступления бывают не только уголовные, но и иного свойства, — колыхнул бородой Румянцев. Приняв самую обличительную позу, главный земский деятель с пафосом сказал: — Вы, господин городской голова, ради пополнения своей мошны, готовы лишить куска хлеба сотни, если не тысячи людей в нашем уезде.
— И каким образом, позвольте спросить? — с интересом спросил Иван Андреевич. Тем, что в столицу станет легче поставлять товары? Или тем, что на дорогу станем тратить не трое суток, а одну ночь?
— Иван Андреевич, жители нашего уезда не часто бывают в столице, — поморщился Румянцев. — Кроме вас, да еще тех, у кого имеется казенная надобность, в столице и не бывают. А коли нужно — есть почтовые кареты.
При воспоминаниях о почтовых каретах я поморщился. Ужас ужасный. Я и в автобусе-то отказываюсь ездить, если ночные переезды. Не могу я спать сидя. А если и сплю — то плохо. Вон, Ленка все время сердилась, что я не хотел отправляться в дешевые автотуры. Ей-то что — автобус тронулся, а она уже дрыхнет, а я мучайся. По мне — лучше на поезде или на самолете, чтобы ночью спать в гостиничном номере, не трястись по дорогам.
Впрочем, если ехать зимой в кибитке лежа, как это было во времена Пушкина — может, и ничего.
— Я считаю проект по строительству железных дорог преступлением, потому что он не согласован с органами народного самоуправления, — заявил Румянцев.
Ишь ты, органы народного самоуправления. Есть среди земцев простые мужики, у которых семеро по лавкам, а из имущества лишь дом да корова? Ага, как же.
— Николай Федорович, мы уже много раз с вами встречались, обсуждали, — вздохнул Милютин. — Что вы на этот раз скажете? Кому будет вред, ежели по территории уезда пройдет железная дорога?
— Прежде всего вред будет всему уезду. Будет нанесен удар по Мариинской системе. А она основа нашего благосостояния. Народ нанимается в бурлаки, в селах, которые по Шексне — стоянки для бурлаков. А ремонт барж? — начал перечислять Румянцев. — А почтовые станции, которые обслуживают наши крестьяне? Что с ними будет?
Допустим, почтовые станции — государственные, а не земские. Но их обслуживают и на самом деле крестьяне. Это же не только сами постоялые дворы, конюшни, но и дрова, и продукты, и прислуга. Здесь Румянцев прав. С появлением железных дорог погибнет целая инфраструктура, потому что железнодорожные станции не будут