По иронии судьбы, Кёко и Страннику в придачу к демоническому кабану, конечно же, досталось нечто паукообразное, как тот мононоке, что выбрался из меча самым первым на ночлеге в лесу. Словно жизнь хотела, чтобы Кёко усвоила какой-то урок. Может быть, чтобы справилась с ним на сей раз сама?
Только ничего, что могло бы помочь ей с этим, у неё под рукой не было.
– Офуда, – шепнул Странник, не сводя с двоих оставленных для них мононоке ни взора, ни острия меча. – Где твои офуда? Ты взяла их?
– А ты?
– Почему ты спрашиваешь меня? Я же тебе это поручил! Доставай!
Кёко в ответ только смущённо загудела.
«Вот что бывает, когда не слушаешься учителя», – подумала она, глядя на размякшую за поясом бумагу с настолько расплывшимися после купания в озере иероглифами, что их даже прочесть было невозможно, не то что применить.
– Проклятие, – выругался Странник. Он сказал ещё несколько неприличных слов, когда тоже увидел состояние её офуда. – Тогда… Мой короб! Он остался в ложе и… Назад!
Кабан скорее был быком: подался вперёд и, выдохнув трещащий жар, понёсся на них. На бивни, что торчали у него из морды, людей можно было насаживать, как на копья, и эта участь миновала Кёко лишь благодаря Страннику, который в последнее мгновение оттолкнул её локтем. Собственное тело ей плохо подчинялось: напитавшиеся озёрной водой хакама стесняли ноги, а кимоно, мокрое от крови, – всё остальное. Кёко споткнулась, откатилась, жадно хватая ртом воздух от усталости. Взгляд судорожно искал короб Странника под обрушенными балконами – их ложа, как назло, пострадала сильнее всего. С мононоке, у которых невозможно определить ни Желание, ни Первопричину – только Форму, – Кёко дел ещё не имела. Там, на привале, Странник использовал офуда, чтобы просто отправить мононоке прочь к прошлому хозяину. Сработает ли это сейчас, если удастся добраться до его короба с запасами Наны? Или им придётся драться с мононоке до скончания веков?
Кёко мельком глянула на императрицу, гадая, как собирается победить мононоке она, будучи ёкаем, а не оммёдзи. И вдруг обнаружила, что существа с зубами на руках уже нет и в помине… Вообще нигде-нигде нет! Остался только самурай, вокруг которого императрица извивалась, гибкая, как пламя, уворачивалась от нодати – тяжёлого двуручного меча, похожего на яри.
«Как она смогла изгнать второго, не зная его истории?! Или если это не изгнание… то что тогда?»
Вскоре Кёко увидела. Странник перемахнул через кабана и, оказавшись над пауком, взмахнул Тоцука-но цуруги, а затем приземлился на колени и согнулся пополам. Меч выпал у него из рук и с лязгом ударился о торчащий камень.
– Странник! – ахнула Кёко, хотя даже не поняла, ранен он или нет и что случилось в ту секунду.
Мстительный дух перед ним пошёл рябью и неровными штрихами-полосами, словно лоскут ткани покромсали ножницами на несколько частей. Уродство паучьей морды не вызывало жалости, но Кёко вдруг прониклась ей, когда услышала, как громко, как мучительно и страшно он кричит, держась за горло. Так же, как лоскут, паук вдруг сложился пополам… А затем исчез. Кёко стало плохо, словно она стала свидетелем убийства. Она ни разу не видела воочию, как дедушка заключает мононоке в меч, но чтобы с ними делали такое, никогда не видела и не слышала тоже.
«Неестественно, неправильно, так не должно быть», – забилось где-то на уровне инстинктов, но Кёко не могла позволить себе переживать за это больше, чем за Странника.
Он ранил мононоке и убил его, но отчего-то выглядел так, будто ранил и чуть не убил самого себя.
– Ивару!
Странник обхватил пальцами собственную шею, как до этого за неё держался мононоке. Растёр, заскрёб, пытаясь протолкнуть застрявший в горле воздух внутрь или выдавить обратно. В какой-то момент его глаза так сильно закатились, что Кёко почти решила, что пришёл её черёд его ловить. Когда она, обхватив его покрытое испариной лицо, наконец-то смогла развернуть Странника к себе, то вдруг заметила: что-то изменилось… Сложно было сказать, что именно. Как будто рисунок кумадори раньше выглядел полнее. Разве он, подчёркивая его глаза, не расходился под нижними ресницами? Так или иначе, никаких лучей или вкраплений больше не было, и ещё несколько разводов отсутствовали тоже. Рисунок, знала твёрдо Кёко, несмываем, поэтому изменил его отнюдь не пот… Но, похоже, убийство мононоке.
– Всё хорошо, – выдавил Странник, отдышавшись. Он повторил это «хорошо» несколько раз, явно не Кёко пытаясь утешить, а самого себя. – Ещё двадцать четыре вместо двадцати трёх… Двадцать четыре, всё нормально…
– Что? О чём ты говоришь?
Рёв демонического кабана заглушил не только её слова, но даже мысли. Они со Странником напрочь о нём забыли, держась друг за друга, и всё, что успели, – это повернуться. Галька и камни разлетались: вспахивая их бивнями, кабан бросился на Кёко и Странника. Восемь вытаращенных алых глаз и восемь рваных ран на загривке, оставленных, должно быть, ещё при жизни. Сквозь них проглядывались кости, между ними капала дегтярная кровь. Кёко сомневалась, что этот мононоке был когда-то человеком: однажды она нашла в архивах дома записи, как мстительным духом стал белый олень, взращённый при храме и провозглашённый жрецами сосудом для местного ками, но убитый охотником, покусившимся на дорогую шкуру…
Эх, будь у Кёко такая возможность, она бы с радостью разузнала историю кабана!
«Интересная ведь, должно быть…»
Опомнившись, Кёко только Странника за руку схватить успела и дёрнула их обоих вбок, пытаясь уйти от столкновения.
Огненные полы кимоно раскрылись между ними, как завеса. Чёрные косы хлестнули Кёко по щекам, когда императрица выставила когти между её лицом и бивнями, не дав одному напороться на другое. Затем солнечно-рыжий рукав вдруг удлинился вместе с цепочкой на золотом браслете. И то и другое обвилось вокруг морды кабана, и, дёрнув на себя, императрица развернула его в шаге от Кёко со Странником, подпрыгнула и столкнула кабана с неповоротливым мононоке-самураем, с которым сражалась прежде и который потому преследовал её.
– Позволь ей. – Странник удержал Кёко, схватив за руку, когда та уже собиралась стиснуть зубы и, превозмогая боль, хоть как-то, хоть с ножнами вместо меча или одним из пяти его осколков броситься императрице на подмогу. – Посмотри… Ей и вправду нравится. Мио не зря старалась.
Спрашивать в очередной раз, о чём он говорит, Кёко не стала уже из принципа. Только сжала губы и, проследив за снисходительным взглядом Странника, обессиленно сидящего у сломанных стеблей бамбука, тоже обратилась к лавирующей между двумя мононоке императрице. Теперь ей приходилось иметь дело сразу с обоими, но,