«Почему? Почему? Почему?»
Почему ничего из этого не вяжется друг с другом?
Чем дольше она думала об этом, тем беспомощнее и глупее себя чувствовала. Приходилось то и дело моргать, чтобы промокшие в кровавом дожде ресницы не слипались. Даже если Странник тогда не умер в швейной мастерской, это вовсе не означало, что он не умрёт теперь. В конце концов, абсолютно бессмертных не бывает. Как, впрочем, и абсолютно невезучих… На сей раз Кёко должно было повезти.
– Аояги, помоги котам бежать, – приказала она своему сикигами. – Защищай их.
Затем прижалась коленями к ограждению ложи, перебралась через него и спрыгнула вниз, ещё дальше, чем Странник, почти через весь партер перелетела сразу на прибрежную кромку. Ноги её хорошо пружинили, отдохнувшие после долгого сна. Кёко чувствовала себя полной сил и, как бы ни убеждал её в обратном Странник, полностью здоровой. Коты разбегались, а мононоке урчал, довольный, будто бы смеялся, ловя их хвостами и забрасывая себе в пасть. Но снова только чёрных или, по крайней мере, с тёмной, сливающейся с ночью шерстью. Жертв он обвивал тугими кольцами, почти змеиными, и глотал, не жуя, а на Странника с Тоцука-но цуруги, от выпадов которого легко уворачивался, даже не смотрел. Жёлтые глаза аж закатывались от удовольствия, ложи тряслись, и праздник в честь Танабаты в императорском дворце превратился в оживший ночной кошмар для всех котов, котят и кошек.
Сама императрица по-прежнему стояла на своём балконе, впивалась длинными когтями в поручни и смотрела вниз. Не столько сила воли и здравое решение, сколько коты из свиты удерживали её на месте, хватаясь за края утикакэ и затягивая назад. Если прислушаться, можно было разобрать их уговоры: «Великий Странник справится и сам!», «Её Величеству не пристало подвергать себя опасности!». Кёко и сама считала так же. В конце концов, это они оммёдзи.
И она, перебравшись через нижние ряды, ворохи подушек и клубки, дрожащие под ними, оказалась сначала у кромки воды, а затем по щиколотку в ней.
– Мио! Мио!
Бумажные фонари вокруг мигали, озеро бурлило, и мосты, соединявшие сцену с твёрдой землёй, разломились пополам ещё несколько минут назад, когда мононоке снёс их собой, сражаясь со Странником. Обломки дрейфовали на поверхности озера, и от этого сцену отнесло почти к самому его центру, так далеко, что не достать, не перепрыгнуть даже Кёко. Мио с трудом балансировала там на четвереньках, как настоящая кошка, хоть и в людском обличье, и не сразу, но вскинула голову на отчаянный зов Кёко. Странник же наконец-то привлёк внимание мононоке, отрубив ему один из десяти хвостов – правда, тот мгновенно отрос обратно, – и сияющее лезвие меча высекало искры, снова и снова встречаясь с кошачьими когтями.
– Первопричина и Желание! – крикнула Кёко через воду, утерев залитое кровью лицо рукавом и забравшись на то, что осталось от моста, чтобы оказаться к сцене хоть немного поближе. – Просто скажи, кем был мононоке, Мио!
Мио не отозвалась, хотя Кёко была уверена, что она её услышала. Из-за того, как всё вокруг плыло – и озеро, и сцена, и дождь, застывающий мерзкой коркой на губах, – Кёко несколько раз чуть не упала в воду, пока стояла там. Голова у неё кружилась, и берег позади кружился тоже: Странник и мононоке сцепились, круша и переворачивая верх дном зрительские ложи. Как и тогда с гашадакуро, Странник наносил точные, жалящие удары по чёрным лоснящимся бокам и скалящейся морде, но ему приходилось постоянно выходить из стойки и буквально кувыркаться по гальке, чтобы не оказаться рассечённым пополам. Хвосты кайбё хлестали по нему, земле и мечу, как плети. Кусанаги-но цуруги то и дело мелькал среди их хоровода, и сердце Кёко тревожно замирало на каждом взмахе, глаза следили за тем, как на рукояти развевается край уже отклеившейся бумаги…
– Смотри лучше за своим мечом, юная госпожа, – донёсся до неё голос Мио со сцены. – Талисманы на нём вот-вот порвутся.
Всё внутри Кёко заледенело, как река в кан-но ири. «Она знает?!» застучавшее в висках, быстро сменилось на: «Нельзя этого допустить!» Но не успела Кёко что-то предпринять, даже сойти с развалившегося моста обратно на берег, как мононоке вдруг отбросил Странника ударом лапы в грудь и проскочил у неё над головой. Нет, перелетел. Сцена с Мио опять чуть не ушла под воду, когда он приземлился на верхушку бумажных декораций. Гашадакуро – Рен – тоже оказался человекоподобным мононоке, но ещё ни у кого из них Кёко не видела настолько человеческой улыбки, как когда Мио оказалась прямо перед ним, как главная закуска на тарелке. У неё, маленькой и крошечной, утопающей в его маслянистой тени, не было и шанса.
– Прыгай, Мио!
Кёко не поняла, кто именно это выкрикнул – она, десятки других котов, с аханьем прильнувших к кромке воды и даже забывших от переживания за хранительницу о собственной безопасности, или же императрица, резко свесившаяся с балкона. Уши её дёрнулись, как и всё лицо, губы приоткрылись, и показались верхние и нижние клыки. Если до этого она ещё позволяла себя удерживать и держалась сама, то теперь, видимо, императорскому терпению пришёл конец. Всё, что заставило её опять заколебаться, – это сама Мио и её громкое, распевное:
– О прекрасная Когохэйка!
«Что она делает?!»
Сжимая в пальцах меч, Странник замер у черты, где встречались вода и камни. Даже с ним, божественным оружием, он бы превратился в лёгкую добычу, если бы нырнул. И ему, и всем остальным, включая Кёко, оставалось только смотреть, как медленно кайбё подбирается к выпрямившейся и повернувшейся к нему спиной хранительнице. Мио раскинула руки, будто ждала аплодисментов. С коротких кудрявых волос капала красная вода, чёрное хаори отяжелело, впитав её в себя, и рукава задрались до острых костлявых локтей.
– Когохэйка! – повторила она. – Я никогда не верила в звёздную кошку и лесного кота-охотника. Зачем они нужны, когда есть вы? Вы – путеводный свет, дарящий надежду, но я не заслуживаю греться в его лучах. Знайте же: я соврала. Я и вправду причастна к появлению мононоке. Однако ни одна моя мысль, ни одно моё действие не несло для вас угрозы или зла. Всё, что я делаю, всегда было для вас и ради вас. – Закрыв глаза в ответ на скрип, раздавшийся от сцены, когда мононоке прыгнул вперёд, Мио улыбнулась и