«Подождите-ка…»
Кёко даже при виде гигантского скелета не испытывала такого ужаса, как при виде неуклюжего и плохо поставленного танца, похожего на кагура, который несчастная кукла вдруг стала исполнять под трагичную и печальную мелодию бивы. Кимоно на ней было кораллово-розовое, парик – чёрный и короткий, и хотя других внешних сходств не было, Кёко была почти уверена, что…
– Пожалуйста, скажи мне, что это не я, – выдавила она, повернувшись к Страннику. – Скажи, что это просто совпадение!
– Ох, понимаешь, тут такое дело… Актёрская труппа сказала, что Когохэйка в восторге от таких историй. Вот я и решил поделиться с ними парочкой. – пожал Странник плечами не без улыбки. – Смотри-смотри, там целых три сказания будет! Первое называется «Юная госпожа и хитрый демон».
Клацая и лязгая петлями и креплениями, кукла прошествовала под мшистыми ветвями камфорного древа и упала на колени перед сочувственно охающими зрителями. Лицо её каким-то образом намокло, совершенно неподвижное, ибо деревянное, но в то же время необычайно выразительное с этими нарисованными треугольником бровками и мокрыми дорожками от слёз. Спустя мгновение на куклу обрушились куклы другие, вынырнувшие откуда-то из-под сцены; окружили её, завертели и принялись обряжать в свадебный наряд, петь и танцевать, рассказывая о том, какие ждут её страдания, ибо жених проклят и потому на неё скоро тоже обрушится проклятие. Огни, подвешенные в воздухе над сценой, гасли и мигали, имитируя сгущающиеся вместе с бедою тени. И декорации дрожали, пока их облетали лоскутки из лиловой ткани, как лепестки глициний, а мяукающий голос из-за сцены описывал и толкал сюжет:
– Вот и настал час свадьбы с проклятым женихом. Юная госпожа знала, что не успеет она связать себя узами брака, как отдаст свою жизнь мононоке, уже убившему до неё дюжину невест. Ах, трагедия! Ах, она обречена! Беспомощная рыбка в кошачьих коготках! Кто спасёт бедняжку?
– О Великий Странник! – пропел хор кукол из-за спины вновь плачущей («Почему она постоянно плачет?!») героини. – Великий Странник здесь!
– Я слышал, он красив…
– Я слышал, он щедр!
– Я слышала, он смел и храбр, как водяной дракон!
– Но он лис. Лис, лис, лис!
Кёко не могла сказать, от чего именно ей стало плохо: от не самого чистого пения – кошки совершенно не умели петь! – или же от того, что одну из кукол, в отличие от своей собственной, Кёко узнала сразу, как она появилась в зареве огней. Вся трибуна вздрогнула и заходила ходуном, тревожно шепчась о том, сможет ли Великий Странник спасти юную госпожу от «чёрной свадьбы». Кёко же судьба кукол совершенно не волновала, она-то знала, что всё с ними будет хорошо. Поэтому, вместо того чтобы смотреть, заслонилась рукавом, пытаясь избежать позора, и категорично затрясла головой, когда Странник за это недовольно ткнул её в бок. Лицо у неё уже и так горело, можно было даже готовить на том тамагояки. Пытаясь остудить его, Кёко обернулась на императорский балкон.
«Надо же, ей и вправду нравится», – заметила она с невольным облегчением. Бесстрастная императрица кошек и вправду оживала прямо на глазах. Сначала стали активнее двигаться её уши: вправо-влево, вверх и вниз, ловя звон бубенцов и музыку, поднимающуюся из воды. Спустя ещё несколько действий приподнялись тонкие, как нити, брови, и безупречно ровная линия красных губ сломалась, разомкнулась в букву «О», как у восхищённого ребёнка. Казалось, императрице то и дело приходилось напоминать себе, что она императрица, чтобы не свеситься с балкона: её тело порывалось вперёд, наклонялось, прежде чем она неохотно возвращала себя назад.
«Ладно, я справлюсь, я это вытерплю. Надо просто пережить ещё минут сорок, и всё… Вот бы мононоке пораньше на праздник явился, а!»
Но, как назло, мононоке являться будто бы и не планировал. Кёко глубоко вздохнула и усилием воли заставила себя отодвинуть рукав в сторону, когда кукла мононоке в виде гигантской бумажной жабы (наверное, нехватка материалов сказывалась) лопнула и сдулась под рукой кукольного Странника, у которого из-под повязанной жёлтой косынки почему-то торчали не просто острые уши, а целая звериная морда, ещё и с мехом чёрным, не рыжим. Главная героиня тут же упала перед ним на колени, её шарнирные колени громко стукнулись об пол.
– Прошу тебя, – взмолилась она, – забери меня отсюда! За всю жизнь я не видела никого сильнее тебя. Я тоже хочу стать оммёдзи! Я хочу странствовать с тобой! Быть такой же непобедимой, знаменитой и отважной. Прошу, Великий, скорее сделай меня своей… ученицей, гхм.
«Я сейчас его убью».
Этот спектакль хорошо напомнил Кёко, почему искусству нельзя верить. Правда, теперь она вдвойне не понимала, почему даймё Шин Такэда смотрел на любовные романы, посвящённые ему, сквозь пальцы. Слуги поговаривали, будто он даже имел парочку в своей коллекции… До чего свободомыслящий и бесстрашный человек! Вот если бы Кёко заполучила в своё распоряжение эту куклу, которая уже обрядилась на сцене в жёлтое кимоно и красные хакама, то точно бы её сожгла. Истории, которые рассказывал бунраку – точнее, которые Странник рассказал им, – разительно отличались от того, как всё обстояло на самом деле. Нет, они просто непростительно шли с ними вразрез!
– О Великий! Я не смогу жить более одна! – кричала кукла в жёлтом кимоно над куклой лисьей, баюкая её, сражённую мононоке, в своих руках. – В тебе вся моя любовь и все мои чаяния. Вернись ко мне, будь моим, со мной. Без тебя моему сердцу не для кого биться!
– Я никогда такого не говорила! – зашипела Кёко на сидящего рядом Странника.
– Это авторская интерпретация, они попросили добавить побольше романтики. Цыц, не придирайся!
Почему-то сцена с иллюзорной смертью Странника на руках Кёко шла сразу после их встречи с гашадакуро, но легче смотреть на неё от этого не стало.
«Смешали всё в одну кучу, чтобы сделать сюжет поинтереснее», – фыркнула про себя Кёко, стараясь не воспринимать всё всерьёз, даже если у неё от таких забав мурашки бежали по коже. По крайней мере, кукла Кёко больше не плясала кагура, что прежде делала каждые две минуты, и это вызвало некоторое облегчение. Зато…
– Почему моя кукла в каждом акте признаётся в любви твоей?! Почему не