Яблоки в карамели, шёлковые таби, гэта с цветочным узором на ремешках… А ещё бронзовые колокольчики с пёрышками, причудливые золотые кольца, похожие на браслеты – кажется, для хвоста, – живые мышки, скребущиеся в деревянных ящиках – не то игрушки, не то закуска. Вполне привычные Кёко сувениры, какими всегда приторговывали на праздничных ярмарках, перемежались вещами странными и непонятными, порой даже дикими, которые кошки, шепчась в длинных тесных очередях, называли между собою «сокровищами». Целый город одноэтажных навесов самых разных форм, цветов и размеров, расположенных настолько тесно, что вместе они образовывали лоскутное одеяло. Бумажные фонари со звёздным рисунком и голубыми огнями плыли над землёй, и только когда один чиркнул Кёко по носу и захихикал, она поняла, что держат их в воздухе вовсе не лески, а духи, огоньками мерцающие внутри. Звонкая мелодия кото и сямисэна скрадывала гомон и крики, в которых Кёко, подслушивая, всё не оставляла надежды найти что-нибудь полезное для себя. А где-то вдалеке хором мяукали кошки – то не людская песнь, но завораживающая и прекрасная. На всякий случай, опасаясь каких-либо чар, Кёко заткнула уши, когда проходила мимо.
Несколько раз ей казалось, что она встретила по дороге настоящих людей, но стоило обойти их, как она понимала, что ошиблась: несмотря на лица, мужские или женские, действительно человечьи, у всех в прорезях кимоно и хакама торчали хвосты. А у одной прелестной госпожи с выбеленным круглым лицом и сложным бантом за спиной в покрытой воском причёске подёргивались серые ушки.
– Где я? Где я?! Почему я весь в шерсти?! Что ты сделала со мной, ведьма?!
Невозмутимо улыбаясь, она льнула боком к остромордому коту, лапы которого странно поджимались и пружинили, в то время как голова крутилась во все стороны. Глаза – большие-большие от страха, а одежды – с фамильными камонами и длинным шлейфом, символизирующим высокий ранг в сёгунате. Ещё до того, как Кёко подошла поближе и услышала, что щебечет над ним эта красивая госпожа, она поняла: точно так же, как все люди здесь на самом деле никакие не люди, так и некоторые коты здесь не совсем коты. Вернее, они не были ими раньше, пока не позволили заманить себя во дворец.
– Девять жизней есть у кошек, и все девять жизней мы теперь проведём с тобой вместе, – промурлыкала госпожа, продолжая тереться о бок новообращённого. – Отныне ты мой возлюбленный, хочешь ты того или нет. Переплетены наши хвосты, как души… Попытаешься это исправить – вырву твой вместе с позвоночником.
Он зашипел на неё, оскалил пасть и сам того испугался, а она звонко рассмеялась в ответ. Кёко резко подурнело. Она убедила себя в том, что это из-за паров, которыми тянуло из бамбуковой рощи, но всё же схватила Аояги покрепче и ускорила шаг. До самого сайдая[88], к которому ей таки пришлось спросить дорогу, чтобы не плутать до самой ночи, Кёко старалась больше не оглядываться: боялась увидеть, что где-то тут торгуют не только карасиками, но и человеческой плотью. На татами возле Странника, которого она нашла в боковой ложе по пурпурному кимоно, Кёко не села, а рухнула.
– Почему ты не разыскал меня утром, как обещал? – обиженно спросила Кёко, складывая зонт и отдавая его Аояги. Места для неё не осталось, поэтому ей пришлось пристроиться за Кёко на подмятый подол собственного косоде.
– Узнал, что такое «лежанка», – ответил он просто. – И сколько там котов. Побоялся, что если зайду туда, то задохнусь. Решил, ты сама меня отыщешь, и, как видишь, оказался прав.
– А что ты ешь?
Странник взглянул сначала на Кёко, а затем на шпажку в своей руке с налепленным на неё шариком мяса и недоуменно нахмурился, точно до вопроса Кёко даже не думал об этом. Жевать он всё же не перестал, пусть на его зубах при этом подозрительно похрустывало нечто, похожее на избыток соли.
– Без понятия. Вкуса ведь всё равно не чувствую. Но по консистенции напоминает печень трески, только в панировке.
– Фу! Лучше выплюнь.
– Не хочу. Меня угостили, это бесплатно.
И он продолжил есть.
Ложу им выделили хоть и скромную, но достойную: маленькая, чтобы только они в ней поместились, она располагалась на втором этаже прямо над партером, где рассаживали простолюдинов, чтобы смотреть на всё поверх их голов, не утруждаясь при этом задирать свою. Ещё и близко к сцене, но не слишком, – словом, самое то, чтобы держать всё под присмотром, даже озеро, на поверхности которого сцена и плавала, как кувшинка.
Конструкция выглядела совсем не похожей на обычный театр кабуки, в котором Кёко бывала прежде, но в то же время своеобразно повторяла его. Большая, прямоугольная, с какими-то бумажными декорациями, которые было не разглядеть, пока фонари над ними не зажгутся. С берегом её соединяло два деревянных моста-ханамити слева и справа, но сцена всё равно раскачивалась, будто ничем не была закреплена. Несмотря на близость лож к воде, жарко не было и серой ничуть не пахло. Вокруг узкой полоски каменистого берега рос только изумрудный бамбук, становясь невероятно высоким и непроходимым вдоль кромки, а потому не позволяя увидеть, что, кроме театра и праздничных улиц, ещё находится вокруг озера – горы ли там, звёзды ли там, или же совсем другой мир.
Оттуда же, откуда пришла Кёко, уже как раз стекались остальные гости. В Камиуре в честь Танабаты тоже нечто подобное устраивали, но никогда – таких масштабов, как на вершине кошачьей горы. Странник, насколько Кёко уж успела его изучить, и то с нетерпением ждал начала. Не совсем прилично вытянув перед собой ноги, он подёргивал одной, пока обгладывал свою шпажку. Его лакированный короб пристроился рядом, удобно загораживая их с Кёко от соседних рядов, проложенных низкой изгородью из того же бамбука и плоских подушек.
– Похоже, никто здесь не боится мононоке. Значит, императрица не