– Тебе показалось, – ответил Странник небрежно, тоже садясь.
– Не ври мне.
– Он ранил меня в плечо, кровь оттуда. Вот, смотри. – И он стянул кимоно с левого плеча, спустив ворот до ключиц. Там и впрямь разрез с гематомой виднелся, но, судя по форме, оставили его не когти, а части упавшего тансу. Кёко в том не сомневалась, но сил что-то доказывать у неё не было – были только слёзы, которые всё ещё собирались в уголках глаз и капали на хакама. Лишь когда Странник надел рукав кимоно обратно и с ворчанием вытер мокрые дорожки с её лица, они перестали течь.
– Для лиса ты просто ужасно врёшь, – сказала Кёко, измотанная, испитая случившимся почти до дна. Она будто все ки за день растеряла и потому даже не заметила, что его пальцы всё ещё лежат на её щеке.
– Зато для лиса я невероятно живуч, не правда ли? Даже кошки с их девятью жизнями так не могут. Кстати о них…
Кёко никогда не сможет забыть пережитый ужас и простить Странника, заставившего её пройти через это, но она вмиг забыла об усталости, когда повернулась следом за ним и обнаружила вокруг плотное кольцо из бакэнэко и нэкомата, верещащих, спрашивающих наперебой: «Что это было?» и «Вы целы? Вот было бы интересно, если нет!». Кудрявая девушка, больше похожая на подростка-мальчишку, с кремовыми ушами и хвостом, тоже стояла среди них, но попятилась, когда Кёко встрепенулась и процедила:
– Мио, это всё ты!
Высочайший ларец обратился в руины, и только манекен в углу ниши, облачённый в золотой утикакэ, каким-то образом остался цел.
– Это всё она!
Кёко не постеснялась повторить это ещё раз в присутствии императрицы. По-прежнему похожая на многослойный цветок, чьи верхние лепестки отражают в себе ночь и звёзды, которые как раз должны были уже проклюнуться на небе за окном, она восседала на своём троне ровно в том же положении, в каком Странник и Кёко видели её ещё днём. За всё время поменялись только благовония в чашах: от подожжённого физалиса по тронному залу распускалась сладость, и Кёко слегка мутило. Впрочем, возможно, не от самого запаха, а от того, что в швейной мастерской она несколько раз приложилась о пол затылком, когда мононоке остервенело на неё бросался. Кровь, которую Кёко до сих пор ощущала на своих руках, сколько бы раз ни вымыла их в воде с растворённой мукой[86], тоже не способствовала хорошему самочувствию.
По крайней мере, кимоно её снова было чистым. Нана и впрямь сделала с ним что-то невероятное – оно совсем не пачкалось в пути, а когда случалось ему покрыться пятнами, как сегодня, те за считаные минуты растворялись в желтизне. Так Кёко предстала перед императрицей совершенно чистая в своём традиционном ослепительном наряде, хотя после нападения мононоке прошло не больше получаса. Даже по Страннику, чьё кимоно обладало такими же свойствами, невозможно было сказать, что совсем недавно его ранили и, более того, убили. И он, и Кёко стояли ровно; выглядели как с иголочки, и лишь дрожание у неё в ногах, кислый привкус во рту и слабость служили доказательством того, что всё и вправду было. А ещё ощущение пустоты в руке, которую Кёко по привычке держала на эфесе ныне пропавшего меча, и Мио, невозмутимо стоящая подле трона и сносящая все обвинения с гордо поднятой головой, будто все они – не более чем брызги раскалённого масла из сковороды.
– Мононоке выскочил из её ларца, что стоял в её же нише! – продолжала Кёко в запале. В этот раз она даже не упала в догэдза перед императрицей, так, лишь мельком поклонилась, прежде чем указать на Мио. – Он бросился прямо мне в лицо, и, если бы не Странник, я бы не стояла здесь. А она тем временем даже не попыталась нам помочь! Вот вам ещё доказательства: Мио раньше уже пыталась меня убить, выбросив из окна, из-за чего я едва не разбилась. Она отказалась отвечать на мои вопросы в швейной мастерской и, – перечисляла Кёко, загибая пальцы в рукаве, – привела нас почему-то именно накануне Танабаты. Подозрительное поведение, вы не находите, Ваше Величество? Вам также должно быть известно, что ёкаи не способны становиться мононоке, а значит, там, в швейной мастерской, был человек… Уж не один ли из тех, кого убила Мио, одержимая местью за своего хозяина?
– Кёко… – позвал приглушённо Странник за её плечом, но было слишком поздно.
Всё, что Кёко слышала в этот момент, – то, как Мио напротив дышит. Всё тяжелее и прерывистее с каждым её словом, но особенно тяжело в конце; особенно когда услышала заветное «хозяин». У неё даже рот слегка приоткрылся, и между удлинившихся клыков мелькнул не по-кошачьи, а по-змеиному раздвоенный язык. У Кёко было совсем немного времени, чтобы собраться с мыслями по пути в зал, но зато у неё было уже достаточно опыта в том, как словами в людях разжигать пламя. Всё её нутро жаждало увидеть, как Мио изнутри горит.
Она знала, что права. Следовало догадаться сразу.
– Форма этого мононоке – кайбё, – объявила Кёко громко, и по тронному залу прокатился гомон слуг-котов, подсматривающих из-за колон за тем, что вдруг превратилось в суд.
– Кайбё?! – разобрала она в этом рокоте из недоуменных «мяу!». – Так мононоке всё-таки ёкай?!
– Нет-нет, – Кёко потрясла головой и потёрла пальцами виски, вспоминая, что здешние обитатели об оммёдо, должно быть, совершенно ничего не знают, а значит, надо пояснить. – Кайбё – разновидность бакэнэко, да. Демонический кот, испивший кровь своего хозяина, которого убили несправедливо или который покончил с собой и целью жизни которого является отомстить обидчикам… Мононоке же – это мононоке. Называя его «кайбё», я говорю лишь о его внешней форме, которую он выбрал, как аллюзию на того, кто привёл его во дворец и убил и кого он теперь поэтому преследует на самом деле. Настоящим кайбё является хранительница Высочайшего ларца – мононоке лишь её отражение.
Кошачьи глаза вокруг – огоньки свечей, их дыхание вместе – ветер. Оно прокатилось по залу, всколыхнуло волосы Кёко у шеи и прижало уши Мио с красными кисточками к её макушке. Пальцы, исколотые иголками для шитья, спрятались в широких рукавах, молочная вышивка на искусном чёрном хаори сложилась в здешнем освещении во что-то странное, стала напоминать кости, просвечивающие под одеждой. Кёко воочию видела, как в Мио постепенно отступает человеческое и пробуждается звериное… Впрочем, сама Кёко сейчас была зверем ничуть не меньше. Вцепилась в Мио намертво и собиралась разорвать, как чуть не разорвали её учителя.
– Я думаю, что