14
– Великая сила таланта – возможности видеть глубже, чем остальные, – которая заражает собой других и тянет человечество вслед за собой. О ней хочется говорить, её хочется оспаривать и низвергать, но продолжать поражаться, чем она так цепляет разнородных, ничем не связанных между собой людей. Я как-то прочитала, что нет великих женщин. И была поражена, насколько необразованный человек, не удосужившейся на уровне дилетанта исследовать тему, убеждён, что ему позволено озвучивать собственную ограниченность.
– Ещё говорят, что великая женщина – исключение, не понимая, что великий мужчина – тоже исключение. – В запальчивости упоительно округлённые глаза Вари блестели от спускающегося на них деликатного света. – А при доступе к образованию без ограничений мы результаты показываем не хуже, и это всего за сто лет свободы.
Её судья и поверенная. Говорить с Варей было словно дышать воздухом после душных стен под режущим искусственным светом и затягивающими в петлю однобокости разговорами коллег. От общения с ними будто исчезало её прошлое, то, чем она и была ценна. А оставалась только вылизанная оболочка, изрекающая умные фразы по специальности. И как же бывала пуста голова от этих терминов за обманчивостью значимости…
– Люди много говорят. Слишком много.
Столкновение с редчайшим полётом мысли в противовес серости, с которой даже не хотелось спорить. Мысли, которая не отзывалась о других уничижительно, а лишь негодовала, запертая на Земле и раненная несовершенством мироздания.
– Порой перечитаешь свои старые записи и с грустью вздохнёшь. Как кристально было восприятие! Может, оно никуда и не делось, но возродить его непросто за пеленой пустой усталости. Повторить бы это восхищение, вместо того чтобы недоумённо пожимать плечами и испытывать тошноту от помойки, льющейся из чужих ртов. Мало что прельщает как прежде, не остаётся адекватного времени, чтобы оценить какую-то книгу даже. Приходится надевать на себя личину, чтобы демонстрировать рефлексы на слова, обращённые ко мне… А если мне самой с собой противно, что ждать от прочих? Что они мне вдруг станут незаменимы?
Варя понимающе закрыла глаза. Она сочетала тепло и пессимизм, который не скатывался при этом в бездействие. Самым страшным для обеих было погрязнуть в трясине со слипшимся мозгом.
При соприкосновении с Варей Миру резала мысль, что женщину тяжело любить. К восхищению и сродству добавлялась конкуренция. Но только женщин как средоточие сакральности и интуиции и можно обожать по-настоящему. Мира любила в Варе то, чего не было в ней самой, но что проявлялось благодаря влиянию Вари. Мира не любила тех, кого считала хуже себя. В дорогих людях она ценила своё отражение или ту часть себя, которой ей не хватало и которой она потаенно завидовала.
Мира начала понимать, что ей недостаёт того уровня близости с Варей, который она тщательно выстроила. Захваченной их интеллектуальной верностью, ревностью и пропастью, хотелось запросто лежать с ней, гладить её вымытые волосы. Мира с раздражением думала, что какой-то несущественный самец имеет на это больше прав, чем она, Мира, понимающая Варю досконально.
– У тебя есть только это мгновение. И больше ничего.
– У меня есть годы за спиной, не говоря уже о прошлых жизнях. Это давит своим грузом, отпечатывается на каждом действии, даже когда кажется, что мы очистили разум.
А потом приходил Арсений, и Варя словно отлетала от неё, тут же всем своим существом переключаясь на него. Вроде бы достойный спутник любимой Вари, к которому не зазорно было ревновать. Обычно мужчины не вызывали интереса, а лишь неприятно скребущее отторжение, смешанное с омерзением. Но Арсений был не так прост и лубочен, как даже Артём. И слишком многое занимало его, и подавалось сгущённым юморком…
Оба смотрели на неё с опасением: не сиганёт ли она вновь в реку ради показного самоубийства. И Мира вынуждала себя разубеждать их своим преувеличенно довольным видом.
На первый взгляд Варя и Арсений были мягкой, слегка ироничной парой, танцующей в непрерывающейся гармонии. Мира попала под их очарование. Её парализовывало их благоденствие, их сочетаемость. Красивейшая пара, которая смеётся что-то себе, и никто ей не нужен… А ей бы просто в их тени погреться. Мира воображала, что они дают друг другу свободу, где дух преобладает над мелочностью собственничества.
Но первый взгляд никогда не оказывается верен у людей более чем с одним слоем.
15
Харизматичный, утверждённый в собственном благополучии, образовании и влиянии Арсений. Его будто вовсе не интересовали побочные результаты жизнедеятельности. И на собственную утверждённость он взирал с признательной констатацией очевидного.
Смотря на его пробивающуюся через кожу щетину, Мира смутно воображала, что для Вари всегда важнее будет Арсений. Потому что так устроено испокон веков – они уединяются вечерами, чтобы прорвать земную обложенность и впасть в трансцендентность. Они потакают природному выбору, который отдаётся в жизни такими вариациями красок… Проклятое устройство общества, зарождённое на общечеловеческих свойствах, которое вполне устраивало Варю, несмотря на всю её небесность. Привязанность к Варе, таким образом, исполнялась трагизмом, предвкушением и даже в воссоединении оставалась какой-то печальной, ориентированной на необходимость расстаться.
Тяжело было падать с пьедестала, куда Миру поместил Тимофей, прервав другие взаимодействия с людьми. Сознание собственной обычности и типичности было нестерпимее одиночества и ломки без подпитки другими, хотя и позволяло упиваться попранностью и непонятностью. Не была ли Мира больше одержима восхищением брата, чем им самим? Тим охотно поддерживал её идеи и без оговорок считал её лучшей. И тем не менее это не помешало ему отступиться.
Миру вновь захватывало пленительно-прекрасное чувство неразделённости, непонятности, недооценённости, которое захлёстывало особенно часто с близкими людьми, потому что только до них ей было дело. Чувство, определяющее её отношения с другими, охраняющее от них. Отсылки к матери, к её неудавшемуся роману, в финале которого она, по доброй русской традиции закольцованного несчастья, бросилась к отцу Миры. Дочери передалась эта одержимость невзаимной любовью. Очень рано она усвоила, что даже внешне однообразная женская жизнь наполнена палитрой чувств, причем редко светлых.
Мира поневоле проецировала на Варю своё фиаско с Тимофеем. Приятно было обманываться, что она никому не нужна, – так проще было желанно отойти в сторону. И вместе с тем истово хотелось добиться взаимности и быть милой, пряча оголённые клыки за полуулыбкой.
Главной целью Мириной любви ко всем им было запечатлеть себя в чужом сознании и извлечь из них что-то драгоценное для себя. Она не прекращала удивляться разности своих возлюбленных и способна была обожать лишь тех, кто восхищался ею. Невзаимная