– На Алтае нашли. Хорошие залежи, и реки золотоносные. Я уж и заводики начал закладывать под это дело.
– Вижу, – я с каким-то благоговением провел пальцем по брускам. – Но у государства на такие месторождения монополия, – я поднял на него глаза.
– Вот об этом и договариваться приехал. – Он замолчал, затем решительно продолжил: – Дозволь разработки вести. От твоего имени. Так оно лучше же для всех будет, я в состояние мелкое жулье отвадить.
– Знаю, Акинфий Никитич, что за Уралом ты власть большую имеешь, – я убрал руки и откинулся на кресло. – И на какой процент рассчитываешь?
– Пятнадцать.
Я приподнял бровь. Не обделяет себя Демидов. Но, с другой стороны, в тайге один хозяин – медведь, и прав Демидов, если я сейчас вые… хм, зарублю его начинание, то ни копейки я с тех залежей не увижу, или же пол-армии нужно будет посылать, чтобы уберечь от посягательств. Думай, голова, думай, что делать?
– А правду ли молвят, что деньгу свою ты чеканишь в своих подвалах? – я тянул время, ответ Демидову нужен был прямо сейчас. Иначе возникнут никому не нужные напряжения. Но я могу ставить свои условия, и он это знает. Что мне нужно прежде всего? Что?
– Брешут, государь Петр Алексеевич, – он усмехнулся. – Про меня много чего паскудного брешут. Завидуют людишки, а кто не дает того же достичь? Работать просто надобно.
– Верно говоришь, Акинфий Никитич. Все верно, главное, работать надо рук непокладаючи, – пятнадцать процентов, черт, что делать-то? И самое главное, если даже я сейчас возьму тайм-аут, то принятие решения все равно упадет на меня. Никто мне в этом деле не поможет, никто.
Меня спас от немедленного ответа Митька, который снова просочился в комнату и принялся расставлять на столе сбитень, чайник из китайского фарфора, мед, молоко и… бублики. Где он, паразит, бублики-то взял? А почему меня ими никто не кормит? Демидов одобрительно посмотрел на стол, налил себе чая и принялся потягивать, с куском сахара вприкуску. Я же ограничился сбитнем, который просто обожал. Некоторое время мы молчали, наслаждаясь горячими напитками. После того как чашки наши опустели, я снова откинулся в кресле и медленно проговорил:
– Хорошо, я принимаю твое предложение, Акинфий Никитич, хоть и зело грабительское оно. Но у меня есть несколько условий.
– Каких же условий, государь Петр Алексеевич, – ждал Демидов, что условия я буду ставить, и теперь приготовился торговаться. Ну что же, попробуем поторговаться.
– Во-первых, там, где заводы твои серебряные строятся, крепость поможешь заложить, – и я даже знаю, как город, который там образуется, будет называться, Барнаул это будет. – А, во-вторых, дороги, Акинфий Никитич. До-ро-ги. До Урала, по Сибири, до Алтая, в Приамурье. Нет у нас их, а ведь нужны, и как еще нужны. Треть расходов на себя берешь, и тогда пятнадцать процентов от выработки – твои.
– Хм, – Демидов задумался. Дороги – это дорого. Но необходимо, ему самому, прежде всего, необходимо. – А давай, государь Петр Алексеевич, на благое дело и мошну растрясти не жалко, – и он протянул мне руку. Крупная рука, обветренная, вся в подушечках мозолей. Я, не колеблясь, ударил по ней и повернулся к Репнину.
– Юрий Никитич, организуй все бумаги, надлежащим образом заверенные, в коих укажи, что дозволяю я Демидовым вести разработки серебра и злата на Алтае, на поименованных условиях. И еще, уведоми Якова Вилимовича, что ежели он все еще хочет приблизить племянника своего Александра Романовича, то позволяю я ему искупить вину за шашни с Долгорукими, ежели в качестве инженера тот построит мне те дороги, о которых мы только что с Акинфием Никитичем сговорились. Дозволяю также к помощи Якова Германа обращаться. А ежели Шумахер примется чинить препятствия, то уволить того к чертовой матери, об этом особливо Блюментроста предупреди.
Репнин быстро все записал и вышел, а я повернулся к Демидову, который смотрел на меня очень внимательно, слегка прищурившись, словно что-то вычислял про себя. Я же коротко улыбнулся и указал на стол.
– Еще чаю? – вот съем пару бубликов и к нашим восточным друзьям перейду плавно.
Глава 7
У меня оставалось немного времени, чтобы настроиться на предстоящий разговор с моими востоковедами. Основной вопрос, который я хотел с ними обсудить, касался не отношений цинского Пекина с Джунгарским ханством и даже не отношений калмыков с каждым из них по отдельности. Эти отношения были всегда очень запутанными, как и все, что касалось Востока, и равно непредсказуемые. Ну, Восток – дело тонкое.
Пока Митька убирал со стола остатки нашего чаепития с Демидовым, я обдумывал проблему со связью, точнее с ее отсутствием, а также то, каким образом свалить ту трудность, которую я так и не смог преодолеть при создании телеграфа на радиосигналах. Из-за которой я вынужден изгаляться с проводами, точнее с их изоляцией. А не смог я воспроизвести радиопередатчик Герца или хотя бы какой-нибудь его аналог из того дерьма и палок, что были мне доступны. Точнее, я не сумел воссоздать катушку Румкорфа. Вот, казалось бы, я – кандидат физических наук, и тут такое фиаско. А все потому, что я все эти катушки всегда воспринимал как обычные расходники.
Мне в голову не приходило, что надо бы поучиться их собирать. Естественно, я знал принцип их работы, и даже из чего они состоят, но, как оказалось, знать и уметь делать – это две разные вещи. Не понимаю, каким образом герои немногочисленных книг, что я прочитал про различные попадания, умудрялись буквально на необитаемом острове изобрести и соорудить чуть ли не синхрофазотрон. Это как смастрячить машину времени в джакузи. Или, может быть, это у меня руки не из того места растут? И вот у меня теперь моральная проблема – кому-нибудь подкинуть эту гениальную идею, чтобы товарищ опередил и Румкорфа, и Герца, и, чем черт не шутит, забрал их славу себе. И я даже знаю кандидата, который может попробовать с данными вещицами повозиться. Когда там Михайло Ломоносов должен в Москву приехать?
– Государь Петр Алексеевич, тут такое дело, – в кабинет вошел взъерошенный Репнин, – посланник австрийский прибыл.
– Что? – я повернулся к нему, даже не пытаясь скрыть своего удивления. За окном сияло яркое, все еще зимнее солнце, тяжелые шторы распахнуты, и в кабинете было настолько светло, что видно, как в лучах играют пылинки, поднятые в воздух нашими движениями. – Так быстро? Вроде бы еще даже курьер до места не доехал.
– Его раньше отправили, и это не посол, государь, – Репнин протянул руку и попытался пригладить свои растрепанные волосы.
– Что значит «не посол», а кто тогда? – я потер лоб. Что значит это прибытие? Почему сейчас?
– Посланник, приехавший специально, дабы принести весть государю императору Российскому, – Репнин оставил попытки пригладить волосы.
– И где этот посланник?
– Так за дверьми стоит, – мой адъютант совершенно растерялся, а мне стало любопытно, это что за посланник такой, который сумел пробиться через все кордоны и буквально ворваться ко мне без назначенной встречи. – Нижайше просит соизволения говорить с государем императором.
– Это очень интересно, – я медленно направился к столу. – А Кер с Бакуниным еще не явились?
– Пока нет, – Репнин покачал головой. – Так ведь ты назначил им только через час, государь Петр Алексеевич.
– А, ну да, конечно же, через час. Тогда зови посланника, послушаем, что он нам скажет.
Репнин кивнул и пошел к дверям. Выйдя, он распахнул створки и громко произнес:
– Граф фон Хаугвиц Фридрих Вильгельм к его императорскому величеству, – отступив чуть в сторону, он пропустил изрядно возмущенного графа, который нервно одергивал богатый камзол,