Ночь окутала Итаку, скрывая в своих тенях тревоги и страхи. Я сидела на краю ложа Телемаха, наблюдая за тем, как он чертит на пергаменте схемы, продумывая защиту своего царства. Свет лампы отбрасывал золотистые блики на его лицо, делая его черты резче, суровее.
– У нас есть время до утра, – сказал он, не отрываясь от чертежей. – Но я не могу доверять никому, кроме своих людей. Завтра Итака проснётся в огне.
Я положила руку на его плечо. Он напрягся, но не отстранился.
– Я буду с тобой, – сказала я. – Я буду сражаться за Итаку. За тебя.
Телемах поднял на меня взгляд, в его глазах промелькнула тень – что это было? Сомнение? Страх?
– Ты не должна, – тихо сказал он. – Ты можешь уйти. Спастись.
Я рассмеялась коротко, почти горько.
– И оставить тебя? Ни за что.
Но он всё так же смотрел на меня, словно знал что-то, чего я не знала. И вдруг у меня возникло жуткое чувство – эта ночь была последней. Последней на Итаке. Последней для нас.
Я хотела спросить, но Телемах притянул меня к себе, и все слова исчезли. Осталась только эта ночь, жар его кожи и чувство, что утро принесёт с собой неизбежность.
Глава 19
Ночь на Итаке была тёмной, насыщенной ароматми моря и трав. Ветер тянул за собой солёный запах моря, тени метались по стенам, словно духи прошлого ждали своей очереди, чтоб занять свое место в этой истории. Чернильно-черный купол неба был расчерчен звездами. Телемах чертил их на своем папирусе, тихонько называя каждое созвездие. Я сидела рядом с Телемахом, глядя, как он склонился над чертежами – и влруг увидела там тот самый узор из звезд, что видела тысячелетия вперед, на потолке пщеры. Дыхание перехватило и я уже не видела линий, которые он выводил. Всё, что было важно, находилось здесь, в этой комнате, в этой минуте.
Он знал. Я знала. Это была наша последняя ночь.
– Ты боишься? – спросила я, и голос мой звучал тише, чем мне хотелось бы.
Телемах поднял голову. Свет лампы обрисовывал его лицо, подчеркивая усталость, тонкие тени под глазами, напряженные челюсти. Но в его взгляде было нечто большее – не страх, а осознание. Приговор.
– Нет, – сказал он после долгой паузы. – Только за тебя.
Я прикоснулась к его лицу, очерчивая пальцами знакомые линии. Скулы, губы, излом бровей. Его кожа была горячей, будто он носил в себе пламя, готовое вырваться наружу. Телемах всегда казался мне сделанным из стали. Он держался, потому что не мог позволить себе иначе. Но я видела правду. И потому я склонилась ближе, не зная, кого утешаю – его или себя.
– Я не уйду, – сказала я, и в голосе было больше решимости, чем в любом обещании. – Я с тобой.
Он выдохнул медленно, почти болезненно, будто мои слова не стали облегчением, а лишь подтвердили неизбежное. Его ладонь легла мне на затылок, пальцы запутались в волосах, и в следующее мгновение его губы нашли мои.
Поцелуй был голодным, требовательным, но не резким – он пил меня, будто пытался запомнить вкус, будто пытался оставить меня внутри себя, запечатать это мгновение в сердце, в крови. Я отвечала ему с той же жадностью, с той же острой болью желания, в которой было не только страсть, но и отчаяние.
За стенами жизнь шла своим чередом. Женихи спорили, заговорщики строили планы, судьба Итаки решалась в этот самый момент. Но здесь, на этом ложе, существовали только мы. Телемах держал меня так, будто мог удержать от грядущего. Я обвивала его руками, словно могла соткать из них заклинание, которое остановит время.
Но время неумолимо.
Когда мы лежали, утопая в тишине, я слушала, как его сердце бьётся в унисон с моим. Этот звук был якорем, чем-то, что удерживало меня в реальности. Телемах провёл пальцами по моим волосам, заправляя прядь за ухо.
– Ты никогда не спросишь меня? – его голос был едва слышным, но я уловила напряжение.
– О чём?
– Останусь ли я с тобой.
Я закрыла глаза, вбирая звук его слов, ощущение его руки на своём боку.
– Нет, – прошептала я. – Потому что знаю ответ.
Он не ответил, но его губы коснулись моего виска, и я почувствовала, как он задержал дыхание.
Я знала, что рассвет принесёт утрату. Что этот мужчина, которого я любила, мог принадлежать мне только в эту ночь.
Но если судьба собиралась отнять его, я не собиралась сражаться.
Я уже выиграла.
Потому что он был моим. Пусть всего на одну ночь.
Глава 20
Я проснулась от холода и сразу поняла, что настало то утро, которого я боялась.
Постель рядом была пуста.
Медленно выдыхая, я провела рукой по смятым тканям, где ещё оставалось его тепло. Но оно угасало, как последние угольки в очаге. Телемах ушёл. Ушёл, как я и знала, как ожидала, но это не сделало утро легче.
Сердце сжалось в груди, когда я села, позволяя простыням соскользнуть с плеч. Комната дышала тишиной. Лампа, горевшая ночью, погасла, оставляя лёгкий запах масла в воздухе. За окном уже светало, но солнце поднималось медленно, будто и само не желало начинать этот день.
И тогда я увидела его.
Хитон лежал рядом, аккуратно сложенный, будто он сам только что провёл по нему рукой, проверяя, всё ли на месте. Я осторожно коснулась ткани, ощущая её мягкость, лёгкость, тонкость – словно её соткали из воздуха и солнечных лучей. Цвет был тёплым, песочным, как земля Итаки после дождя. Но это была не просто одежда.
Я развернула его – и сердце глухо ударилось о рёбра.
Пальцы коснудись изящной вышивки. Корабль с парусами, цвет которых был мне слишком знаком. Глаза Телемаха. Глубокая, тревожная синева с отблеском зелени – как море перед бурей. А рядом – оливковые ветви, сплетающиеся узором вокруг мачты.
Я провела пальцами по гладким нитям, пытаясь прочесть в них смысл, который он вложил.
Корабль – он сам, его путь, его судьба. Олива – его дом, его земля, его корни. И я.
Я подняла взгляд и увидела небольшой обрывок папируса, оставленный рядом. Сердце застучало глухо, резко, будто билось о камень.
Я развернула записку, и слова, написанные чётким, торопливым почерком, будто он писал их, уже стоя одной ногой за порогом, вонзились в меня глубже, чем любой меч:
"Я хотел отдать тебе его раньше, но ткачиха