По залу прокатилась волна напряжённого шёпота. Пенелопа подняла голову, её взгляд стал ледяным, но я видела, как её пальцы сжались на ткани.
– Никто не заставит меня, – сказала она.
Жених склонил голову, но его улыбка не исчезла.
– Посмотрим.
В этот момент из тени выступила Климена. В руках она несла что-то массивное, покрытое тканью. Ткань упала, и я ахнула – перед нами был ткацкий станок Пенелопы, а на нём – недотканный саван. Женихи зашептались, кто-то негромко засмеялся.
– Ты плела его днём и распускала ночью, Пенелопа, – громко объявила Климена. – Это была твоя уловка, чтобы избежать выбора.
Пенелопа осталась невозмутимой, её лицо было бесстрастной маской.
– Голые слова, Климена, – ровно сказала она. – У тебя нет доказательств.
– А если так? – Голос, более глухой и тяжеый, раздался у входа, заставив шёпот смолкнуть. В проёме двери возник Закрум, один из женихов, высокий, с суровым взглядом, сжимая в руках небольшую каменную табличку. Он поднял её высоко, так чтобы свет факелов высветил древние письмена. В зале воцарилась напряжённая тишина.
Я замерла, и холод пробежал по спине. Я знала этот артефакт. Мы с Лазаридисом нашли его в своём времени, когда пыль веков покрывала его поверхность, когда никто уже не помнил, как и кем он был создан. То, что мы приняли за перекрытие… И вот он, здесь, в руках Закрума, и прошлое становилось пугающе реальным.
Закрум громко зачитал:
– "По этому договору, скреплённому богами, перечисленные здесь мужи обязаны соблюсти его условия…" – голос Закрума, низкий и твёрдый, отдавался в каменных стенах, словно проклятье. Он провёл пальцем по высеченным знакам, и древние буквы словно ожили в свете факелов. – "В случае если Одиссей не вернётся спустя долгие годы, власть над Итакой переходит к новому правителю, а его супруга обязана вступить в новый брак. Среди мужей, подлписавших сей договор, царь Итаки, сын Лаэрта, Одиссей".
В зале воцарилась напряжённая тишина. Пламя факелов вздрогнуло, словно под порывом невидимого ветра. Я услышала чей-то резкий вдох, кто-то нервно сглотнул. Пенелопа не шелохнулась, но я видела, как её пальцы сжались на ткани. Время, словно хищник, нависло над нами, готовое сомкнуть зубы.
Мир застыл. В этот момент я поняла: прошлое и будущее схлопнулись в одну точку. И нас всех ждал страшный выбор.
Глава 18
Тишина, наступившая после слов Закрума, была тяжелее стали. Я чувствовала, как воздух сгустился, как будто само время стало вязким, липким. Сердце билось глухо и резко, и каждое его сокращение отдавалось в висках. В ушах шумело – то ли море, то ли кровь.
Я смотрела на табличку, на высеченные в камне слова, и все внутри протестовало. Это невозможно. Это должно быть шуткой, дурной игрой судьбы. Я помнила рассказы дяди, его страсть, его бесконечную любовь к "Одиссее". Он видел в ней не просто миф – судьбу, смысл, вечное возвращение. Но что, если всё было ложью? Что, если Одиссей не собирался возвращаться? Что, если он сам оставил Итаку на милость тем, кто теперь требовал своё?
Меня охватила паника. Я вспомнила долгие вечера за книгами, когда дядя рисовал в моём воображении образ Одиссея – героя, обманщика, путника. Но в этом зале его имя звучало иначе – как имя предателя, человека, чья подпись могла уничтожить все надежды. И если легенды лгут, если истории переписаны… что ещё могло быть ложью? Я хотела зажмуриться, зажать уши, чтобы не слышать и не видеть, но реальность неумолимо врывалась в мой разум.
– Это подделка! – вырвалось у меня, прежде чем я осознала, что говорю.
Закрум медленно повернул ко мне голову. В его взгляде не было гнева, только странное спокойствие человека, знающего больше, чем должен. Женихи зашептались, кто-то коротко рассмеялся.
– Ты сомневаешься в слове Одиссея? – тихо спросил он, и от этой тишины мне стало страшно.
Пенелопа не двигалась. Она смотрела на Закрума, как смотрят на волка, случайно забредшего в дом. Но волк не был один. Женихи дрогнули, их группка, ещё секунду назад единая, теперь раскололась. Одни переглядывались, явно не ожидая такого поворота. Другие, наоборот, выпрямились, будто получили подтверждение своих прав.
– Если это правда, – медленно проговорил Телемах, и я услышала, как он сжал кулаки, – то почему вы ждали столько лет? Почему именно сейчас?
– Потому что всему свое время, – ответил Закрум. – Мы проявили терпение. Но у него есть пределы.
Женихи заговорили громче, спор разгорался, голоса наполняли зал, заполняли его, как прилив заполняет скалы. Одни говорили о верности Итаке, другие – о законах и договорённостях, третьи уже перешли к шепоту, рассчитывая свои выгоды.
Я посмотрела на Пенелопу. В её взгляде читалась бесконечная усталость. Как долго она ждала? Как долго боролась? И теперь, когда, казалось, Одиссей мог вернуться, судьба ударила ещё раз.
– Вам нужно время, – раздался голос Климены, звучащий мягко, но с ноткой ядовитого удовольствия. – Время обдумать.
Пенелопа кивнула. Медленно, но кивнула.
– Вам всем нужно время, – повторила Климена, обводя взглядом женихов, а затем Телемаха, меня. – Пусть ночь расставит всё по местам.
Она улыбнулась, и её глаза сверкнули, как у змеи, наблюдающей за добычей. Она знала, что делает. Её голос был слишком ровным, слишком спокойным. Ей нравилось, как Телемах стиснул зубы, как его руки дрожали от злости. Она наслаждалась его бессилием. Ещё недавно он мог выбирать, а теперь у него не было выбора вовсе.
– Ты знала, – вдруг сказал Телемах, и в его голосе прозвучало подозрение.
– Разве? – Климена невинно склонила голову. – Мне кажется, ты переоцениваешь мою осведомлённость… и свою.
Я видела, как её пальцы чуть сжались в кулак. Она хотела большего. Хотела, чтобы он понял свою ошибку.
– Ты думаешь, что у тебя был выбор? – её голос стал тише, но в нём зазвучала сталь. – Думаешь, что мог просто отвернуться и уйти? Как твой отец?
Телемах сжал зубы, но не ответил.
– Я ждала, – продолжила Климена. – Долго. Я верила, что однажды ты посмотришь на меня иначе. Но ты смотрел сквозь меня. Ты ждал чего-то другого, кого-то другого. Не ее ли?
Она глянула на меня со злой усмешкой.
– Ты думал, что всё это закончится по-твоему? Золотой мальчик, сын царя! Нет, Телемах. Теперь твои решения ничего не значат. Теперь ты просто смотришь, как исчезает твоя Итака – а я помогаю ей исчезнуть навсегда.
Я чувствовала, как мир рушится под ногами, и всё, что оставалось – ждать