Вероятно, мы вернемся к этому разговору. Не раз и не два. Слишком острая тема для меня. Слишком непримиримая позиция у него.
Но в ту минуту я чувствовала, что мы достигли хрупкого компромисса. Он не замел мое мнение под лавку, словно ненужный сор. Он пытался ко мне прислушаться, и нужно было быть идиоткой, чтобы этого не замечать. Князь и так переступил через себя — по меркам своего времени и окружения.
Поэтому я извернулась в его объятиях, устраиваясь поудобнее, и прижалась губами к его шее, опалив поцелуем в том месте, где проходила вена. И услышала в ответ низкий, грудной вздох.
***
Под утро я вновь проснулась словно от кошмара. Резко села на постели и почувствовала, как намокшая от пота шелковая рубашка прилипла к спине. Я обернулась: Георгий лежал рядом и мирно, крепко спал.
У меня же сердце колотилось, вот-вот готовясь выпрыгнуть из груди.
Я вспомнила то, о чем забыла, когда начала ругаться с мужем. Когда начала тревожиться из-за отца.
Кое-что очень важное.
Кое-что сказанное Сержем:
— Почему ты на это согласился? Чего тебе не хватало? Ты родился сыном князя, не в крестьянской семье.
— Хотел досадить отцу.
— И что же? Получилось?
— Пока нет.
Что означали его слова: «Пока нет»?!
Глава 51.Утром первым делом я рассказала об этом мужу, а сразу после завтрака, когда мы втроем закрылись в кабинете, еще и Михаилу, который собирался возвращаться в Москву. Оба — и князь, и граф — выглядели обеспокоенными. И внимательно выслушали меня, и не стали отмахиваться от моих слов, как от надоедливой мухи.
— Кроме этого ваш брат что-то еще сказал? — допытывался граф Каховский, расхаживая по кабинету.
— Нет, — уже устало отозвалась я, повторяя это в третий или четвертый раз. — Только это.
— Точно? — тот недоверчиво прищурился.
— Миша, довольно, — жестко мешался Георгий. — Варвара Алексеевна отвечала тебе уже неоднократно. Это все, что было сказано ее братом.
— Простите, Варвара Алексеевна, — повинился граф и бегло улыбнулся. — Здесь важна каждая мелочь.
— Я понимаю, — согласилась я. — Но это, правда, все.
Некоторое время мы молчали. Мужчины переглядывались и вели, казалось, немой диалог.
— Если Серж попал в руки обер-полицмейстера, мы до него не доберемся, — Георгий нарушил тишину первым.
Он все еще говорил про службу «мы». Интересно, замечал ли он это сам?..
— Я попробую что-нибудь придумать, — Михаил растерянно провел ладонью по затылку. — Но без тебя... Его высокопревосходительство ни к кому кроме тебя не прислушивался.
— Миша... — предостерегающе начал князь.
Он мотнул головой и сцепил зубы, а потом выдавил из себя принужденную улыбку. Она получилась болезненной, больше похожей на оскал.
— Ничего, держалось же как-то Третье отделение без меня раньше. Выстоит и теперь.
У меня в животе все скрутилось в тугой узел, пока я наблюдала, как храбрился Георгий. Потом Михаил уехал, а муж отправился прокатиться верхом. Посреди зимы. По снегу и заметенным тропинкам в небольшом лесу, что окружал имение.
Я стояла у окна в гостиной, наблюдая за тем, как во дворе конюший подводит к князю жеребца. Там меня нашла княжна Елизавета, кутавшаяся в теплую шаль.
— Брат грезил службой с малых лет, — тихо сказала она, остановившись рядом со мной и также глядя в спину умчавшемуся Георгию.
Он уже пустил жеребца в рысь, направляясь к лесу. Снег летел из-под копыт, поднимаясь белыми облаками.
— Он был так счастлив, когда получил Андрея Первозванного, — добавила Елизавета еще тише.
Ее голос подрагивал, словно она боролась со слезами.
Я молчала, крепко сцепив пальцы, не в силах найти слов. В горле стоял ком, а сердце сжималось от невыносимой жалости — к нему, к нам обоим.
Я прикусила губу. Я могла представить, как была важна для князя служба. Он храбрился и тщательно скрывал свою тоску, но визит Михаила и поимка Сержа, казалось, вскрыли свежие, едва затянувшиеся раны. Георгий снова почувствовал то, чего был лишен. На мгновение вспомнил, как было раньше. И как уже никогда не будет...
Если бы я могла что-то сделать для него — я бы сделала. Я бы даже к отцу на поклон поехала без малейшего промедления. Но муж сам запретил мне вмешиваться. Он не примет от меня такой шаг. Он привык бороться в одиночку и привык скрывать многое за хмурыми усмешками.
Конечно же, князь вскоре вернулся в особняк. И вел себя так, словно ничего не случилось. Шутил, обедал с нами, улыбался. Но я знала, что его улыбки — не настоящие. За ужином он говорил о пустяках, рассказывая забавные истории со времен службы в войске. Но в какой-то момент, когда он думал, что никто не смотрит, его взгляд затуманивался, становился горьким и тоскливым.
Вечером Георгий уговорил Елизавету устроить нам домашний концерт, а ночью, оказавшись в постели, любил меня так же сильно и страстно, как и каждую ночь.
Когда он уснул, я долго не могла сомкнуть глаз. Я прижалась к нему, положив руку на его грудь. Он, даже во сне, среагировал на мое движение и обнял меня сильнее.
Я думала о том, как утрата службы изменила его жизнь. Георгий не был создан для праздности, для роли хозяина имения, для спокойного быта. То, что заставило его покинуть службу, оставило в нем незаживающую рану, и теперь он вынужден жить так, словно ее не существует. Но это был все тот же человек, который не единожды рисковал своей жизнью ради долга. Это невозможно выбросить, это невозможно забыть.
Утром Георгий проснулся рано. Я услышала, как он осторожно поднялся с кровати, стараясь не потревожить меня, и тихо вышел из спальни. Но сон больше не шел. Я натянула халат, закуталась в теплый платок и последовала за ним.
Он был в библиотеке. В небольшом кабинете, где полки с книгами тянулись до самого потолка, горел камин. Георгий сидел в кресле и что-то писал, согнувшись над бумагой. В комнате пахло чернилами и дымом от дров.
— Ты давно встал, — заметила я, подходя ближе.
Он вздрогнул, но не от неожиданности, а скорее оттого, что был слишком погружен в свои мысли. Георгий поднял голову, и на его лице мелькнула слабая улыбка.
— Не хотел будить тебя.
— Что ты пишешь? — спросила я и положила руку на его плечо, обойдя кресло со спины.
Он не стал прятать лист. Это было письмо.
— Его высокопревосходительству, — сказал муж. — Решил все же написать ему о Серже лично.
Князь протянул руку и усадил меня к себе на колени. Я почувствовала тепло его тела даже сквозь ткань халата и невольно смутилась.
— Решил сделать это. Если я не отправлю это письмо, если не поставлю точку в этой истории, мне не будет покоя, — Георгий чуть прищурился.
Его губы изогнулись в слабой усмешке.
Я молчала, пытаясь подобрать слова. Князь убрал листок на стол и обеими руками обхватил меня за талию. Теперь он смотрел мне прямо в глаза.
Я видела решимость в его взгляде, ту непоколебимость, которая и привлекала, и пугала меня одновременно. Он притянул меня ближе, пока я не почувствовала, как его губы коснулись моего виска.
— Делай, как считаешь нужным, — выдохнула я ему в шею. — Я буду рядом.
***
После отъезда Михаила Архангельское вновь впало в сонную тишину. Георгий получал от графа письма и зачитывал мне интересующие нас обоих отрывки: Серж ни на одном допросе больше ни в чем не сознался, а про мои слова сказал, что после падения с лестницы я слегка помутилась рассудком, и мне начали казаться вещи, которые не происходили в действительности.
Каков наглец!
Михаил писал, что верит мне, а не братцу, но был связан по рукам и ногам, и не мог противостоять всем в одиночку. Мой отец давил, желая побыстрее закрыть дело, осудить сына на каторгу или отправить в ссылку. Торопился закончить со всем к возвращению Государя и к балу, который должен был вскоре состояться.