Мое пробуждение он почувствовал, словно хищник. Как охотничья собака чует зверя.
Резким движением шумно смял печатные страницы, откинул их на туалетный столик и впился в меня цепким взглядом.
— Дражайшая сестрица, — ласковым голосом моего личного палача пропел он, — Сонька сказала, ты пришла в себя и даже узнала ее.
Я кивнула. Подбородок дрожал, губы прыгали от страха, зуб не попадал на зуб. Серж смотрел на меня взглядом патологоанатома, готовящегося препарировать учебный экспонат.
Одно мое неверное слово, один неверный жест, один намек ему на то, что я помню — кто и как убил меня — и я умру во второй раз.
На этот раз — навсегда.
— Братец, — прохрипела я, — да, милостив Господь, память у меня не вся пропала. Тебя помню, батюшку, Соню…
— Госпо-о-о-одь? — Серж отчего-то хохотнул и расслабился. — И впрямь ты сильно ударилась, сестрица, раз к Богу решила обратиться. Не припоминаю что-то я в тебе набожности.
Я потупила взгляд, выругав себя в мыслях. Выстрел оказался в молоко. Странно, я отчего-то думала, что девицам в девятнадцатом веке преподавали Закон Божий, и церковь все исправно посещали, и службы стояли, и Посты держали…
Выходит, нет?
Или это прихоть глупенькой, вздорной княжны?..
— Что помнишь еще? Кроме меня и папа́? — небрежно, незаинтересованно спросил Серж, но я знала, что его равнодушие — напускное.
— Мало что, — я понурила голову, разглядывая перекошенное от напряжения лицо брата из-под ресниц. — Не помню даже, как я на той лестнице оказалась. Все как в тумане.
— Ну, хорошо, хорошо, — а теперь взаправду безучастно покивал он.
Я усмехнулась. Здоровье младшей сестрицы его ничуть не интересовало.
— А где папа́? — спросила я, уже заранее волнуясь перед встречей с князем.
Он все же отец. И, кажется, дочку баловал, а, значит, любил. Обмануть его будет труднее всего.
— Его задержали дела в столице, — скучающим тоном отозвался Серж, щелкнул по брюкам в тонкую полоску и встал.
Небрежным движением он поправил сюртук, разгладил плотную ткань светло-песочного цвета и коснулся отложного воротника на белоснежной рубашке. Выглядел он как человек, пристально следящий за последними веяниями моды.
— Ну, не прощаюсь, моя драгоценная. Не смею больше тебя утомлять. К ужину не жди, я приглашен к мадам Новицкой, будет карточный вечер, — щелкнув каблуками, он бросил на меня выразительный взгляд и поспешно покинул спальню.
Так вот ты какой, несостоявшийся убийца родной сестры. Я не успела посмотреть ему в спину, как в дверь робко поскреблись. Она приоткрылась, и в узком проеме показалась голова Сони.
— Барышня, проснулись? — она скользнула в комнату целиком, но не прошла дальше, а осталась возле двери. — Голодны, верно? Подать завтрак?
Она говорила и выжидательно смотрела то на меня, то на подушки, обильно раскиданные по кровати. Еще одно нехорошее подозрение закралось в голову. Боже мой, только не говорите, что княжна Разумовская, коли вставала не с тобой ноги, любила запускать чем-нибудь в прислугу?..
— Доброе утро, — сказала я наугад, чтобы проверить свою теорию.
Соня часто-часто заморгала, потом, спохватившись, несколько оторопело кивнула.
— Утречко, утречко, Варвара Алексеевна, — пробормотала она сконфуженно, и я поняла, что приветствия от княжны были не в ходу.
— Сперва умываться, — вздохнув, я решила приостановить свои эксперименты. Хватит потрясений для юной девушки. — Потом завтракать.
Принятие ванны потребовало времени, но после нее я почувствовала себя значительно лучше.
Затем я, наконец, смогла хорошенько разглядеть себя в огромном зеркале, что стояло в дальнем конце комнаты рядом с неприметной дверкой, которая вела в небольшую комнатку: отдельную гардеробную.
Княжна Разумовская, в чье тело меня угораздило попасть, была хрупкой и маленькой, словно птичка. Стройная, почти худая, даже без корсета, невысокого роста, с темными, большими глазами и с чуть вьющимися темно-русыми волосами. Острые ключицы подчеркивали плавную линию плеч и длинную, лебединую шею с молочной, белоснежной кожей. Лишь небольшая родинка у яремной вены нарушала идеальную картину.
Соня помогла мне одеться.
В моде был кринолин и корсеты, одним своим видом напоминавшие пыточное орудие, но, к огромному моему счастью, в утреннем туалете можно было обойтись без них. Поэтому я надела всего лишь панталоны, чулки, сорочку, поверх нее — корсаж, затем расшитую кружевом нижнюю юбку и, наконец, капот перламутрового, жемчужного цвета — домашнее платье свободного кроя, с длинными рукавами и застежками спереди, похожее на привычный мне халат. Атласная лента украшала плечи и грудь, нарядный бант крепился на груди.
К тому моменту я взаправду без сил рухнула на низкий пуф перед своим туалетным столиком, позволив Соне заняться моей прической. А заняться там было чем: волосы, что не были скрыты повязкой, запутались за время моего беспамятства и превратились в совершенно неизящные колтуны.
Непривычная одежда давила и душила, я чувствовала себя капустой из детской загадки: сто одежек и все без застежек…
Чтобы отвлечься, я поймала взгляд Сони в зеркале.
— Барышня, больно? — она тут же всполошилась и испугалась. — Простите Бога ради, не хотела дергать… — гребень в сторону она откинула словно змею.
Я лишь вздохнула, наблюдая за ней. По виду она была моложе меня не больше, чем на пару лет: выглядела еще как девочка-подросток. Слегка неловкая, вся какая-то угловатая, нескладная.
Так и не получив того, чего она от меня ожидала — очевидно, удара — Соня испуганно поморгала темно-зелеными глазами и вновь взяла гребень дрожащей рукой, принялась разбирать давно нечёсаные пряди.
Я тряхнула головой, позволив вьющимся волосам разметаться по плечам и спине, наклонилась над столиком, подперла щеку ладонью и вновь поймала взгляд Сони в зеркале.
— Расскажи про жениха. Никак вспомнить не могу.
Глава 3.Если и удивилась Соня, то вида не подала.
— А чего про него рассказывать? — спросила, аккуратно разделяя пряди на несколько неравных частей.
— Давно мы помолвлены?
Жених. Я покатала это слово на языке. Же-них. В том мире я была увлечена работой и учебой, и так не вышла замуж.
А здесь княжна Варвара оказалась уже просватана.
Я оказалась просватана.
Соня сконфуженно на меня посмотрела, и я заскрипела зубами. Я успела порядком устать от этих косых, непонятных взглядов исподлобья!
— Ну, что такое? — я недовольно поторопила ее. — Почему ты так на меня смотришь?
— Вы совсем ничего не помните? — набравшись смелости, уточнила она, и я отрицательно мотнула головой.
Вздохнув, она вновь отвела взгляд в сторону и отложила гребень.
— А как… как повздорили с Их сиятельством?.. — тихим шепотом уточнила она.
— Повздорила? — я вскинула брови. — Нет, не помню.
— Да вот, буквально накануне вашего падения… Вы ему сперва записку послали, мол, так и так, он вам не мил, сердце ваше отдано другому…
— Погоди, погоди! — я прижала к груди раскрытую ладонь, почувствовав, как меня накрыл приступ острой паники. — Дай мне… дай мне свыкнуться. Я же словно в первый раз все это слышу.
Ну, Варенька Разумовская! Какова наглость этой девицы! Представить, что подобное будет творить благовоспитанная девушка в шестидесятых годах XIX века было решительно невозможно! Отправить записку первой! Да еще и собственному жениху! Признаться ему в таких вещах! Сердце отдано другому?
Это еще кому?!
Голова закружилась, и я порадовалась, что сижу.
Застонав, я навалилась на туалетный столик грудью и спрятала лицо в ладонях.
Я догадывалась, что легко и просто мне не будет. Но только сейчас, кажется, начала осознавать, насколько будет тяжело.
Соня участливо сопела у меня за спиной.
— А кому… кому мое сердце отдано?
— Да Господь с Вами, барышня! — она вдруг развеселилась. Отсмеявшись и утерев с лица слезы, Соня пояснила. — Их сиятельству князю Хованскому вы просто так написали, чтобы досадить. Уж шибко невзлюбили его с первой встречи.