И вот он плачевный результат.
Педро Очоа уже вторую неделю числится командиром этого сраного батальона! Он вынужден орать на солдат, махать руками и пытаться пинками и кулаками сделать из этого сборища бездельников, алкоголиков и тупиц хоть какое-то подобие боеспособного подразделения. А ему это надо!
Сначала он надеялся, что всё образуется. Он договаривался, подмазывал, писал письма — и почти уже перевёлся в охрану города, к много уважаемому сеньору Мендесу. В сравнении с полевыми условиями это был почти курорт — мягкий матрас, тёплый суп, бордель в шаговой доступности и никакого фронта или вылазок в дикую местность.
Но тут этот чёртов мост.
И теперь вместо того, чтобы сидеть в кабинете и наслаждаться составление рапортов и отчётов, он с этим проклятым сбродом топает по холмам, прочёсывая местность, пытаясь поймать каких то республиканских шпионов.
Вы думаете, они ловят шпионов?
Да ничего подобного!
Главное в облаве это чтобы никто не прое**ал оружие, не отстрелил себе яйца или не выстрелил случайно в соседа и самое главное — не сбежал к чертям собачьим!
И тут…
Педро Очоа нахмурился и остановился, замерев.
Вторая половина июня 1937 года. Пасторальный пейзаж в окрестностях города Авила. Изначальная сторона.
Лёха лихорадочно сдирал ветки с самолёта, проклиная всех и вся на этом свете — и себя за излишнюю предусмотрительность, и этих чертовых франкистов, так не вовремя пожаловавших в гости, и даже Илью, который вместо того, чтобы помочь, скорбно вздыхал, полулежа в кабине, опираясь на пулемёт.
Заранее трогать маскировку попаданцу было стрёмно — не дай бог заметят раньше времени. Теперь же, носясь вокруг тарахтящего на холостых оборотах самолётика и рискуя попасть под лопасть винта, он судорожно выдирал ветки, сучья и листья, разбрасывая их в стороны. Всё вокруг напоминало подготовку к неведомой сельскохозяйственной катастрофе — листья летели в лицо, ветки кололись, пыль забивалась в глаза, но время поджимало, и задерживаться было нельзя.
— Ну что, как там дела? — поинтересовался Илья Старинов из кабины, перекрикивая грохот двигателя.
— Не дождётесь! И уж точно пока лучше, чем у всех этих ребят за кустами, — сквозь зубы ответил Лёха, выдергивая остатки зелени и одновременно вытягивая шею, чтобы попытаться разглядеть, не приблизилась ли к их позиции цепь солдат франкистов.
— Ты мне тут философию не разводи, залезай давай! — крикнул Илья.
Лёха отшвырнул последний пучок зелени, убедился, что крылья и хвост полностью освобождены, и моментально запрыгнул в кабину.
Привычно окинув взглядом приборы, он поёрзал тощей задницей по сиденью и на автомате обернулся, проверяя, как Илья устроился на своём месте пассажира. Увидев Старинова приникшего к пулемёту с заправленной лентой, он улыбнулся. И тут же получил сумасшедший оскал в ответ.
— Ну, понеслись по кочкам…
Перекрестившись на всякий случай — вдруг сверху кто подстрахует? — Лёха двинул сектор газа до упора.
Моторчик взревел, винт завертелся с диким свистом, и маленький «Шторьх» рванул по не слишком ровному полю, весело подпрыгивая на кочках и ямах. В кабине эта «весёлость» выражалась в бешеной тряске и рывках, от которых зубы лязгали, как у зубного врача без наркоза.
— Вот это трясёт… — клацал сзади зубами Старинов, вжимаясь в сиденье и стараясь зафиксировать пулемёт.
— Это он только разминается! — крикнул Лёха, удерживая машину на неком, достаточно условном курсе.
Земля под ними лихорадочно мелькала — трава, кочки, какие-то выбоины — проклятье, он даже не заметил, что поле было настолько ухабистое! Колёса барабанили по грунту, самолёт било так, что, казалось, ещё немного, и его можно будет собирать по частям.
Но… ещё чуть-чуть!
Потянув штурвал на себя, Лёха почувствовал, как «Шторьх» нехотя, словно упрямый мул, оторвал колёса от земли.
— Давай, «Чебурашка»! Старайся! Взлетай, не позорь меня…
Маленький самолётик, наконец, разорвал связь с землёй, выровнялся, и стал шустро набирать высоту. Внизу, в конце поля, макушки деревьев уже стремительно неслись им навстречу. Лёха ещё чуть-чуть дотянул штурвал, проходя буквально в десятке метров над верхушками.
И тут, буквально в последний момент, он увидел их.
Прямо под ними, всего в сотне метров, по полю, пригибаясь и озираясь, двигалась цепь франкистов. На несколько секунд солдаты замерли, словно не веря своим глазам. А потом стали радостно махать им руками. Сразу несколько винтовок вскинулись вверх на головами, но выстрелов не последовало.
Лёха только усмехнулся, давая машине ещё больше газу.
Маленький самолётик в франкистскими крестами на крыльях и черным кругом на фюзеляже, взмыл прямо над головами идущих цепью пехотинцев Франко…
— Эй, Илья! Улыбаемся и машем! — Лёха повернулся к Илье и приветливо махал в ответ проносящимся внизу по правому борту солдатам. — Как думаешь, в каком веке последний раз в этих краях видели самолёты с фашистскими крестами, да еще так близко?
Их аэроплан на всей возможной скорости устремился вверх, оставляя позади цепи франкистов, которые, приняв его за свой, даже не подумали поднять тревогу.
Лёха ухмыльнулся и, не удержавшись, слегка качнул крыльями, будто приветствуя наземные войска. В ответ с земли ему снова радостно замахали, не ожидая подвоха.
Но в этот момент за спиной коротко простучала пулемётная очередь.
Лёха аж дёрнулся в кресле, покосившись назад, увидел, как Илья, прижав приклад пулемёта к плечу, хмуро всматривается вниз.
— Ты чего творишь⁈ — проорал он что было силы, перекрикивая рёв мотора.
— А ты глянь туда, — хрипло ответил Старинов, махнул рукой указывая на землю.
Лёха скосил глаза вниз и только сейчас заметил, что насыпь железной дороги разделяла две цепи прочёсывающих местность франкистов. Те, что находились ближе к их самолёту, действительно приняли их за своих и радостно махали им всеми подручными средствами. А вот вторая цепь, находившаяся за железнодорожным полотном, как раз сейчас бросалась на землю, пытаясь уйти от свинца, который только что полетел в их сторону.
Лёха уже собирался выдать очередное крепкое слово, как увидел, что франкисты с обеих сторон насыпи в замешательстве начали палить друг в друга.
— Они… они реально думают, что их обстреляли враги⁈ — Лёха чуть не поперхнулся.
— Ну, на месте тех, кто за полотном, я бы тоже так подумал, — проорал Илья, поправляя пулемёт.
Снятая дверь открывала ему шикарный обзор и прекрасный сектор обстрела, но дуло из нее нещадно. Ветер порывами гулял по всей небольшой кабине маленького самолётика.
Внизу началась неразбериха. Те, кто находился ближе к самолёту, теперь