— Я… этого так не оставлю, — наконец, процедил он.
Вторая половина июня 1937 года. Пасторальный пейзаж в окрестностях города Авила.
Лёха мчался к маленькому самолёту, спрятанному в кустах, что было сил. Если бы сейчас нашёлся кто-нибудь, кто замерил бы его скорость, то, он бы очень удивился. Может быть, чемпионом Олимпийских игр он бы и не стал, но вот кандидатом в мастера спорта — запросто.
По мнению автора, для полного чемпионства спортсмену не хватало стимула. Например только что подожжённой динамитной шашки в кармане галифе или разъяренной тигра, кусающего за галифе. А так наш герой немного подхалтуривал. Однако первый разряд по бегу на пересечённой местности он точно брал, причём с приличным запасом.
Лёха, продираясь через кусты, перескакивая через кочки и корни, мысленно отмечал, что давно так не бегал. Секунд десять назад ему казалось, что он несётся со всех сил, но когда впереди мелькнули знакомые очертания «Шторьха», он каким-то чудом ещё прибавил. Наверное, рефлексы. Или инстинкт самосохранения, который громко вопил в его голове: «Быстрее, чёрт тебя дери, иначе останешься тут навсегда!»
Самолёт был уже в нескольких десятках метров. Лёха перепрыгнул через последние кусты, выскочил к машине и, запыхавшись, рванул к кабине, на ходу скользнув ладонью по капоту, словно приветствуя боевого товарища.
Пихнув разомлевшего от жары Илью, Лёха автоматически щёлкнул тумблером магнето и выругался. Он-то был готов к тому, что придётся запускать двигатель вручную, но сейчас, с адреналином в крови и горящими пятками, необходимость бегать вокруг самолёта казалась особенно идиотской.
— С добрым утром, командир! Вдох глубокий, руки шире! — заорал он, тряся Старинова за плечо. — Не спешите три — четыре! Утренняя зарядка! Просыпайся, через пять минут сюда толпа злобных папуасов набежит, и, боюсь, нас они не побалуют!
Илья открыл глаза, моргнул, увидел Лёху, который уже метнулся к капоту, и глубоко зевнул, явно стараясь вернуться в реальность.
— Уже, встаём и уходим, — хрипло пробормотал он, сгибая больную ногу и силясь подняться.
Лёха тем временем выскочил из кабины, упёрся руками в винт и коротко, нервно прокричал себе:
— Давай, «Чебурашка», не подведи!
Рывок. Винт дёрнулся, мотор чихнул один раз… но не завёлся.
Лёха подогнал винт вверх и дернул за него ещё раз, вкладывая весь свой бараний вес в рывок.
Рывок. Мотор выстрелил пару раз и пыхнул вонючим дымом… Громче и дольше, чем в первый раз. И снова заглох…
Лёха снова провернул винт, поймал момент компрессии, громко и затейливо выругался и со всей силы крутанул лопасть винта вниз…
Глава 2
Улыбаемся и машем!
Вторая половина июня 1937 года. Пасторальный пейзаж в окрестностях города Авила.
После двух подряд попыток прокрутить винт и завести аэроплан, подсаженная курением дыхалка кончилась. Лёха склонился и упёрся в колени, стараясь отдышаться.
«Если мотор не заводится, значит или бензина нет, или искры. Или бензин идет не в тот цилиндр, где есть искра. Или искра фигачит туда, где нет бензина. Видать никак они не встретятся…» — вихрь мыслей пронесся в голове нашего героя.
Время утекало, словно песок сквозь пальцы. За спиной, где-то там, за кустами, методично двигались франкисты. И если сейчас, вот прямо сейчас этот бюргерский мотор не оживёт…
Он с усилием прокрутил винт пару раз, стараясь поймать момент сжатия, компрессия в цилиндрах чувствовалась. Вроде бы вот так…
— «Чебурашка»! Я тебе все уши оболтаю! Живо заводись! Сейчас сюда крокодилы набегут! — прохрипел Лёха, поднимаясь на носках, чтобы дать максимальный мах пропеллеру. Собрав всю силу, и в третий закинул старик невод… тьфу, третий раз крутанул винт с такой яростью, словно пытался сдвинуть этим проклятым «Шторьхом» саму землю.
Двигатель кашлянул, выплюнул вонючий выхлоп прямо в нос нашему товарищу, словно возмущаясь таким к себе отношением, и вдруг — взревел и заработал!
— Есть контакт! — Лёха развернулся и рванул обратно к кабине, надеясь, что Старинов уже проснулся от звука такого громогласного будильника со встроенной вибрацией.
Вторая половина июня 1937 года. Противоположная сторона пасторального пейзажа в окрестностях города Авила.
Лейтенант запаса Педро Очоа — из уважаемого рода потому что, понимаете ли, совершенно не хотел воевать. От слова совсем.
Ещё две недели назад он спокойно ходил по утрам в свою юридическую контору в Саламанке, уютно восседал за широким столом из красного дерева, подписывал жалобы, любовно составлял иски и с удовольствием представлял своих клиентов в судах. Особенно приятно было, когда он защищал одну сторону, а его кум, та ещё сволочь, между нами конечно — противоположную. А потом они оба брали деньги с истца и ответчика и, конечно, делились с судьёй за «правильное» решение.
Ах, какое это было время!
В обед он ходил в ресторан напротив, смаковал свой «меню дель диа» с бокальчиком прекрасного винца, неспешно болтал с коллегами о последних сплетнях. Обсуждал, сколько стоило право на бордель в центре города и главное, как это удалось залегендировать перед женой борделе-владельца или как «вытащить» кузена клиента из долговой ямы, да так, что он теперь всю оставшуюся жизнь будет работать на ловкого юриста. Работа была не только прибыльная, но и душевная.
Но нет же!
Какое счастье, что его мама не дожила до этого позора! Она его всегда говорила маленькому Педре:
— Педро Очоа, ихо мио! Слушай, что тебе учительница говорит! А то останешься тупым и пойдёшь в армию!
Правда потом почти шёпотом добавляя — Как твой тупой отец.
И вот оно!
Чёрт бы побрал этого Франко и его мобилизацию!
Нет, Педро Очоа, конечно, как любой уважающий себя человек, культурно купил индульгенцию — аккуратную такую, со штампами, подписями, на самом настоящем гербовом листе! Она освобождала его от всех военных обязанностей и гарантировала, что он продолжит заниматься своими такими важными юридическими делами на благо генерала Франко. Педро Очоа даже повесил портрет этого презренного камадрильо в своей конторе!
Но! Этот чёртов майор.
Этот говнистый майор Эстебан Кастро, который не вовремя занёс свою жирную тушу в его контору, хотел развода!
И всё бы ничего — таких клиентов у Педро Очоа было предостаточно и среди военных. Но! Случилась ошибка! Это даже хуже, чем преступление! Что бы его компаньону гореть в аду на самой большой сковородке! Его компаньон не разобрался во время в родственных связях, и оказалось, что жена этого майора — эта страшная, вечно громко орущая, габаритами напоминающая двух беременных мулов Кончита Сосо — была