Сзади недовольно забурчал Старинов, явно не согласный с таким распределением ресурсов.
Лёха плавно заложил вираж блинчиком в сторону от дороги.
Ну же! Где хоть клочок нормальной земли⁈
Пальцы сжались на ручке управления.
Перед ним стоял выбор, от которого зависело всё.
Уже потом можно было решать, что делать дальше — попытаться устранить течь и найти где-то топливо или поджечь самолёт и уходить пешком.
Первый вариант, конечно, исключительно рискованный. Даже если он залатает бак, то где взять бензин?
Второй — ещё хуже. Пешком по чужой территории, да ещё и с раненым Ильёй. Уже прошло больше суток с момента ранения, и, по-хорошему, нужно было срочно двигаться в госпиталь. Антибиотиков пока не было, и всё зависело от того, насколько хорошо и своевременно обработана рана.
Но всё это отходило на второй план.
Сначала — приземлиться.
И срочно.
Вторая половина июня 1937 года. Палаточный городок немецкой эскадрильи, аэродром в окрестности города Авила.
Гауптман Кнюппель точно знал главное правило выживания в армии: первый, кто доложит, того и тапки… в смысле, тот и прав, и главное, задаст тон всей истории.
А если задать тон правильно…
Значит, можно не только избежать разноса, но и выжать из скользкой ситуации максимум пользы. Он поколебался несколько мгновений, в голове выстраивая непротиворечивую, а главное, выгодную ему картину произошедшего.
Ложь должна быть простой. Ложь должна быть убедительной. Ложь должна приносить награды.
Кнюппель вздохнул, кивнул связисту и решительно взял трубку.
— Господин генерал. Так точно. — Голос его был чётким, уверенным, как будто он докладывал не выдуманную ахинею, а только что выигранное сражение за Мадрид.
— Докладываю! В соответствии с вашим гениальным приказом были отправлены самолёты на поиск бандитов.
Он сделал небольшую паузу, чтобы генерал успел осознать важность момента.
— Благодаря вашему предвидению, во время патрулирования была обнаружена диверсионная группа противника численностью до усиленной роты.
Хрен его знает, кто в кого и почему стрелял. А рота, да ещё и усиленная, звучит солидно.
— Бандиты сумели захватить поезд у этих идиотов… Э-э-э… этих разгильдяев испанцев. И прорывались на нём к линии фронта.
Кнюппель уже начал разгоняться, а дальше оставалось только разбавить историю красивыми мазками.
— Обнаружив захваченный эшелон, наш самолёт был обстрелян бандитами. Наши лётчики героически атаковали состав.
Факт.
— С риском для жизни, несколько раз пикировали на состав. Усилиями наших лётчиков эшелон был остановлен.
Факт. Ну, почти факт.
— С наилучшей стороны проявил себя лейтенант Капутнахер.
Полуправда.
— Да, наш мальчик, тот самый. Племянник нашего… да-да, ваш протеже.
Бинго. Неоспоримый факт.
Кнюппель даже услышал в трубке, как генерал шевельнулся и довольно заворчал что-то на том конце провода.
Теперь ударный момент:
— Он был серьёзно ранен, но сумел уничтожить состав мятежников!
«Был ранен» — сто процентный факт.
«Уничтожил эшелон» — это уже не полуправда. Это откровенная ложь.
Но КТО теперь будет проверять? И главное ведь, может, и правда уничтожил!
Наступила короткая пауза.
Кнюппель выжидал, слушал нравоучения генерала и ждал его реакции.
И вот, наконец…
— Есть написать представление на отличившихся к «Железному кресту».
Генерал поддержал его! Теперь эта история покатится по всем инстанциям, обрастая подробностями, как снежная лавина при сходе с горы.
Картина завершена. Остаётся только дорисовать детали.
Он положил трубку и медленно выдохнул. Отлично. Всё получилось даже лучше, чем он ожидал. Лёгкая испарина вышла на лоб, но внутри разлилось приятное тепло.
Теперь задача номер два.
Он поднял глаза на штабиста — хмурого, противного и молчаливого типа, который мог излучать скуку даже на праздновании собственного дня рождения в пивной.
— Нужно написать представления. — Кнюппель щёлкнул пальцами.
Штабист молча кивнул, занял место за столом и приготовил бумагу и ручку.
— Лейтенант Хюйно Капутнахер — за проявленную отвагу и героизм при уничтожении бандитов — Железный крест второй степени.
Штабист кивнул, неторопливо скрипя пером и периодически макая его в чернильницу.
— Наши лётчики, принимавшие участие в налёте на Мадрид, посмотрите там в расписании, кто именно — упоминание и благодарности в приказе по части.
Штабист вновь кивнул. Перо заскрипело по новой, выводя красивые буквы на листе бумаги, превращая вымысел в историю.
Гауптман Кнюппель сделал паузу, опёрся руками на стол и задумался.
Потом медленно, совершенно не дрогнув, выдал последнее дополнение:
— Гауптман Кнюппель… Железный крест первой степени.
Штабист на мгновение поднял глаза. Тяжёлое молчание зависло в воздухе.
— Обер-лейтенант Краутеншвайн… наградить…
С лица штабиста стало можно писать картину «Опять двойка».
— Нет! Это недостаточная награда, — на ходу переобулся Кнюппель, — Обер-лейтенант Краутеншвайн… Выписать денежную премию из нашего фонда эскадры.
Штабист заулыбался, опустил взгляд обратно на бумагу, кивнул в третий раз и перо снова заскрипело, превращая вымысел в исторические факты для потомков.
Кнюппель довольно откинулся на стуле:
— Вот так, ребята, делается история! — довольно щурясь продекларировал гауптман.
Вторая половина июня 1937 года. Небо в окрестностях города Авила.
Лёха ещё раз прошёлся глазами по земле, стараясь разглядеть хоть что-то, что напоминало бы нормальную посадочную площадку.
И вот — метрах в четырёхстах от дороги, за небольшим перелеском, мелькнуло поле. На первый взгляд ровное.
Не идеально, конечно, но лучше, чем врезаться в холмы или пикировать в гущу деревьев.
Хренов завёл самолёт в плавный вираж, прошёл над полем, внимательно всматриваясь в неровности, развернулся, делая крюк над дорогой.
Грузовики и повозки остались далеко позади, никто не выглядывал из перелеска с винтовкой наготове, и в воздухе не было ни одного вражеского самолёта.
Казалось, они тут одни.
Наш герой, не отрываясь от управления, крикнул назад, перекрывая гул мотора:
— Илья, держись изо всех сил, садимся!
Сзади донеслись невнятные ругательства и возня — Старинов, похоже, пытался найти, за что ухватиться, одновременно проклиная всё на свете.
Не отвлекаясь на разговоры, Лёха старался лишний раз не накренять самолёт, филигранно работая ручкой управления и педалями, плавно зашёл на посадку.
Шасси коснулось земли — сначала мягко, потом резко подскочило на неровности.
Самолёт запрыгал, словно на брусчатке, пару раз чуть не завалился набок, но Лёха держал его, стиснув зубы.
Несколько долгих секунд машина болталась, как пьяная, но затем успокоилась.
Колёса катились по траве, поднимая за собой пыльный след, а «Шторьх» переваливался на кочках, пока, наконец, не начал замедляться.
Впереди была рощица — Лёха повёл самолёт в её сторону, так, чтобы он оказался в тени деревьев, подальше от лишних глаз.