В её словах не было ничего, кроме простой информации, но в каждом слове я слышала издёвку. Она наслаждалась этим. А ещё ей явно нравилось, что я выгляжу не так эффектно, как она. Её взгляд буквально кричал: «Я здесь главная красавица, а ты — никто».
Я некоторое время молчала, тщательно подбирая ответ.
— Всё ясно, — произнесла я ледяным тоном. — Можешь идти.
Улыбка служанки потускнела. Похоже, ей не понравился мой высокомерный тон.
— Конечно, миледи, — бросила она, поджав свои пухлые губы, и ушла, оставив за собой аромат дешёвых духов. Такими духами пользовались в основном жёны ремесленников. Я запомнила его с тех пор, как встречалась с этими шумными матронами в монастыре…
Я осталась одна, чувствуя некоторое волнение. Нет, поведение этой женщины ничуть меня не задело. Она пустышка. Однако её отношение говорило о многом. Скорее всего, она принесёт мне немало неприятностей в этом доме…
* * *
Когда я вошла в кабинет, меня встретил ледяной взгляд, который отлично помнила ещё с той самой первой ночи. Тёмные глаза Себастьяна прожигали насквозь, и ужасные воспоминания нахлынули волной. Я мелко задрожала. Его грубость и унизительные слова оставили неизгладимый след в моей душе.
Один только вид его гордого и красивого лица вызывал у меня панику. Одет Себастьян был в белоснежную рубашку с кружевным воротником.
На шее мужа покачивались изысканные украшения, а его длинные волосы небрежно спадали на плечи, придавая ему дерзкий вид. Он смотрел на меня так, словно я была воплощением всех его несчастий.
— Твои родители так и не прислали приданое! — начал он вместо приветствия, его голос прозвучал строго и раздражённо. — И что мне теперь делать с тобой? Ты понимаешь, что твоя жадная семейка сделала тебя приживалкой и нахлебницей в этом доме?
Он задавал мне этот вопрос, но пусть бы лучше задал его моим родителям, которые сначала отправили меня в монастырь, а теперь отдали в руки этому монстру.
Я онемела от возмущения. Каждое его слово отдавалось болезненным унижением в душе. Я крепко сжала пальцы, чтобы не выдать своей растерянности. Себастьян явно наслаждался эффектом, который произвели его слова. Уголок его губ дёрнулся, словно он едва удержался от усмешки, но я не собиралась позволить ему торжествовать.
Выпрямившись, взглянула на него холодно и с вызовом.
— Эти вопросы решайте с моими родителями, — сказала твёрдо. — Вы же с ними договаривались о женитьбе на мне. Значит, и претензии — к ним.
Себастьян откинулся на спинку кресла, продолжая разглядывать меня из-под ресниц с хищной усмешкой.
— Пытаешься кусаться, мышь? — произнёс он, с мрачным удовольствием затягивая паузу. — А зря. Такой кот, как я, тебя просто сожрёт за это…
Я сжала губы, чтобы не выдать дрожи.
— Я мышь ядовитая. Боюсь, может случиться несварение… — ответила дерзко, не удержав внутри слова. Себастьян приподнял одну бровь, как бы говоря: это ничтожество все-таки смеет огрызаться, но потом поморщился и презрительно помахал перед собой рукой.
— Можешь идти, — бросил он с отвращением, — но имей в виду: теперь мне придётся тратить деньги и на твоё содержание. А я не привык быть щедрым к нищебродам. Ты нужна мне только для галочки. Молчи, сиди в своей комнате и не попадайся на глаза, если хочешь жить хорошо…
Слова застряли в горле. Хотелось кричать, бросить в это жесткое, но привлекательное лицо всё своё отвращение и обиду, но я понимала: это бесполезно. Более того, мужу это будет только на руку. Себастьян де Орно играл на моих чувствах, пытаясь унизить и растоптать вновь и вновь, и я решила не поддаваться.
Когда он закончил, я молча развернулась и направилась к двери.
— Эй, я тебя не отпускал! — послышался его недовольный голос позади.
Но я не остановилась. Шла дальше, удерживая всю боль и возмущение внутри и не давая им заполнить душу. Месть — это блюдо, которое нужно подавать холодным…
Возможно, Себастьян ожидал извинений или слёз, но я не дала ему ни того, ни другого.
Унижение жгло меня изнутри, но я дала себе слово: это последний раз, когда его жестокость причинит мне хоть какую-то боль…
Глава 4
Магия
День выдался серым, как и большинство дней в этом месте. Казалось, низкие облака едва не касались земли, наполняя душу подавленностью. Я накинула тёплую шаль на плечи и осторожно вышла из дома. Никто меня не остановил. Ни одного вопроса, ни одного подозрительного взгляда от слуг или стражников, бродящих по двору, не последовало. Словно моё присутствие здесь было настолько незначительным, что за ним даже не столо следить.
Шагая по каменным плитам двора, я задумалась. Такое равнодушие Себастьяна к моим перемещениям казалось странным, пока я не поняла: вокруг поместья — сплошные поля. Бескрайние, мёртвые, спящие под первым снегом — они тянулись до горизонта, изредка прерываемые серыми силуэтами деревень или редкими рощицами. Одна такая деревня виднелась с южной стороны…
На краю сада, где последние листья укрыли землю сухим ковром, я остановилась. Ряды старых кустов выглядели жалко. Ветви их словно извинялись за своё существование и стыдливо прикрывались снегом, невольно напоминая о моей неприглядной роли в этом доме.
И вдруг я заметила движение на другом конце сада. Там, согнувшись, стоял человек, собирая что-то у корней кустов. Это был старик — сгорбленный, медлительный, двигающийся неуклюжим, осторожным шагом. Он едва двигал руками, орудуя коротким ножом.
Я бы прошла мимо, это точно, если бы он внезапно не застонал, хватаясь рукой на поясницу и тщетно пытаясь выровняться.
На миг я вспомнила другого старика, которого часто видела у монастыря. Его звали Вельгес. Бывший секретарь самого министра экономики — он потерял всё из-за глупой ошибки, опустился на самое дно и много лет просил милостыню, бродяжничая по святым местам. Я любила общаться с ним, когда настоятельница не видела. Он рассказывал забавные истории из своей молодости, и его глаза светились благодарностью за внимание, которое я ему уделяла, а также за кусок хлеба, который приносила в обход обычному подношению.
Ноги сами привели меня к садовнику.
— Вам плохо? — спросила я, не дожидаясь, пока он заметит моё присутствие.
Старик резко обернулся. Его лицо, морщинистое и бледное, перекосилось от боли.
— Ты чья будешь, деваха? — буркнул он, щурясь так, будто пытался рассмотреть меня. Грубовато, пожалуй, но похоже это привычно для обычных крестьян.
Я не стала