— Вот именно! — опять ввернул Прохор. — Тоже мне горе-новатор!
Моторин, видимо, понял, что дальше разговаривать бесполезно, и вышел из кабинета — горделиво-прямой, непреклонный.
V
А спустя месяц случилось непредвиденное.
Утром, как и обычно, Прохор вошел в теплую цеховую мглистость и снова не смог не остановиться в восхищении: родной мартеновский цех один был подобен целому заводу!
В четкую железно-кирпичную шеренгу выстроились печи-исполины, почти все в пять завалочных окон, только самую последнюю — пятнадцатую — Прохор все же не мог высмотреть, как ни напрягал свои зоркие глаза: она пропадала в пыльно-чадном тумане, ее очертания к тому же размывали потоки раскаленного воздуха, точно растекалось по цеху степное летнее марево.
Прохор пошел вдоль рабочих площадок — и везде был порядок, то есть подвесные тележки с мульдой бесперебойно двигались по однобалочному тельферу и с коротким звяканьем опускались на железный прилавок, а длинные хоботы завалочных машин кранового типа подхватывали их, чтобы через секунду-другую развернуться в воздухе с невесомой плавностью и, при ударах колокола, втолкнуть свое ржавое добро в завалочное окошко…
Прохор шел и попутно отмечал среди сталеваров своеобразное ревностное единоборство: одни носили громоздкие войлочные панамы, другие — обыкновенные кепки с синими сдвоенными стеклышками; но верх все-таки одерживали последние: легки и удобны были! Зато почти у всех рабочих были войлочные боты на резиновой подошве, суконные рукавицы с вшитой кожей — наипрочнейшие рукавицы!
«А этому Моторину все не в радость, — размышлял Прохор. — Только и ноет на пересменках о какой-то извечной русской расхлябанности. А где она?.. Весь шлак, глянь, сгребается совковыми лопатами в шлаковник, да не раскаленный — остылый, податливый после поливки из шланга. Инструмент опять же лежит без разброса, в одном месте. Горка извести или песка там, где ей и положено, — в сторонке, чтоб не мешать даже самому бегучему сталевару».
До двенадцатой печи было уже недалеко. Но почему оттуда не доносится знакомо хрипловатый, с потресками, гул форсунок?
Прохор встревожился и прибавил шагу. На рабочей площадке перетаптывались сталевары, оглушенные непривычной тишиной.
— В чем дело? По какому такому праву остановка? — крикнул Прохор властным бригадирским голосом.
Старший подручный Сурин хмуро отозвался:
— Да вот Моторин в ночную смену остановил печь. Говорит: свод пригорел и насадки подпорчены.
— Врет! — опроверг Прохор. — Я вчера проверял печь. И свод, и насадки еще долго послужат. Так что пусть он не чудит, выскочка! Нечего рабочему классу мозги темнить. И ты, Сурин, чем медведем топтаться, лучше распорядись-ка шихту заваливать!
В это время из-за печи вышел Моторин.
— Шихта заваливаться не будет, — отрезал он. — Мы не варвары, чтобы доводить печь до полного износа.
— До износа еще далеко, — возразил Прохор. — Печь еще сотню плавок выдержит, а ты ее на ремонт!
— Но кому нужна эта сотня плавок? — Моторин пожал плечами. — Мартен выдыхается, температуру не держит. Не мартен — дырявая кастрюля! Даже легкая плавка сидит в нем по четырнадцать часов. Мы вертимся вокруг печи, пробы делаем, а толку мало. Только топливо напрасно пережигаем. А те плавки за восемь часов можно выпускать. Для этого и нужен регулярный ремонт, товарищ бригадир.
— Регулярный, говоришь? — не сдавался Прохор. — Регулярный — значит частый. А этак рабочий класс в прогаре будет. На водку себе не заработает.
— Не скрою, товарищи, вначале заработок снизится. Зато после потери с избытком покроем.
— Что нам «после»! — подал голос Сурин. — Мы пятьсот плавок с лихвой выдавали, и никто нас не корил.
— Старые привычки надо ломать. На старом коне далеко не ускачешь.
В Прохоре всплеснуло что-то первородное, мятежное, ударило в лицо, ожгло щеки темным румянцем:
— Нам не годится необъезженный конь! Расшибиться можно!
— Оставим разговоры, — приказал Моторин. — Нечего нам ждать, пока ремонтники придут. Давайте-ка сами ломать свод.
Тут не выдержал даже Тимков — третий подручный, тихий, рябой камышинский паренек: шея у него по-цыплячьи вытянулась, покатые плечи обвисли, глаза заморгали.
— Это что ж такое получается, братцы-сталинградцы? — прошепелявил он и сглотнул слюну, чтобы хоть немного смочить пересохшее от жажды и волнения горло. — Я ведь, кажись, в подручные нанимался — не в ремонтники. Мне за подсобничество деньга, чай, не пойдет. Этак я и расчет могу затребовать. Потому — договоренности такой не было: две шкуры драть.
Моторин мельком взглянул на Тимкова, процедил:
— Поможем ремонтникам — печь в два-три дня обновим. А в будущем и вообще сами поведем ремонт. Это ускорит дело.
— Что-то ты больно раскомандовался! — Прохор сплюнул. — Только я всегда имею при себе свою рабочую бдительность. Я твое самоуправство так не оставлю! Сейчас же двину к начальству!
— Двигай, — усмехнулся Моторин. — Да, смотри, скорей возвращайся помогать ремонтникам.
Прохор направился к заводоуправлению. Но на пути ему встретился брат Алексей, который любил в одиночку и всегда внезапно появляться на заводах. Немудрено, что Прохор тут же и рассказал ему о самовольстве инженера Моторина, прибавил:
— Оно, пожалуй, и вредительством попахивает.
Брат отмахнулся, прихлопнул в ладоши и заговорил своим грубовато-сильным голосом, соединяя в нем, как всегда случалось в минуты душевной удовлетворенности, строгий тон с шутливым:
— Вопрос о регулярном ремонте печей не новый. Он давно у всех навяз в зубах, словно липучая ириска с нашей самодеятельной кондитерской фабрики. Но мы его жуем, жуем, а проглотить или выплюнуть не решаемся. Отчего бы это?.. Да оттого, дорогой мой братишечка, что всегда легче идти проторенной дорогой. Для вступления же на неведомый путь нужен самый смелый, самый решительный шаг. Но его, я понимаю, не так-то легко сделать: не дай бог оступишься и угодишь в невылазную трясину. Но, похоже, Моторин сделал такой дерзкий шаг. Веди меня к нему!
Прохор понял, что брат едва ли окажется на его стороне.
Так оно и вышло в конце концов. Алексей Жарков долго беседовал с Моториным прямо у мартена, затем вызвал сюда же, на рабочую площадку, директора завода и главного инженера и провел оперативное совещание.
На прощанье он сказал шутливо Прохору:
— Ну что насупился, братишечка? Иди, иди поприветствуй «вредителя».
Под общий смех пристыженный Прохор неловко, как-то боком, приблизился к Моторину и тряхнул его руку со злостью, точно оторвать ее собрался…
VI
Двенадцатая печь, а следом, по цепной реакции, и другие мартены стали переходить на ровный дыхательный ритм. На все вопросы заезжих корреспондентов инженер Моторин неизменно отвечал: «Мы отказались от холодных печей, так как в горячих мартенах можно плавить сталь быстрее и давать каждый день по три-четыре скоростных плавки».
Но трудности, которые предвидел