давнее чем еще давней, — тогда,
когда земля прекрасною была,
когда был пестрым первозданный мир,
когда была безбедной жизнь людей,
когда покойно было на земле,
когда богато жили и светло, —
тогда на счастье всех живых рожден
был наш Абай Гэсэр и свыше он
подвижником добра был утвержден.
На западной небесной стороне
насельниками были тэнгри[1] — их
возглавил Хан Хирмас[2], он старшим был
над всеми остальными и родил
трех сыновей — небесных силачей.
Был старший сын его Заса Мэргэн[3],
живущий на горе Саган Бургэ[4],
он ездил на особенном коне,
что в беге соколу подобен был;
сын средний Бэлигтэ[5], что заслужил
прозвания “Бухэ”; и младший сын
по имени Хахар[6], что тихо жил.
У братьев этих было три сестры,
которые то помогали им,
то вызволяли братьев из беды.
А прародитель Эсэгэ Малан[7]
имел потомство, пышное весьма:
Эрэ Юрэн[8] —любимый старший сын
и девять младших тэнгри, что могли,
шаманствуя, творить земным добро;
а также и помладше сыновья:
Сутэ Баян и Сурэгтэ Баян,
и с ними вместе — Бударгы Саган[9].
От Эсэгэ Малана рождена
и бабушка Манзан Гурмэ[10], она
как повитуха многих приняла
и многих воспитала — не один
бурхан[11] своей обязан жизнью ей.
От Эсэгэ Малана рождены
и добрый миротворец Шутэгтэ[12],
и теплотворный Наран Дулаан[13].
А всех бы тэнгри западных у нас
насчитывалось пятьдесят и пять,
когда примкнул бы к ним Сэгэн Сэбдэг[14],
что посреди вселенной проживал
на облачной вершине Сахидаг[15]
вдали от войн, раздоров, ссор и драк.
На стороне восточной в небесах
насельники их, тэнгри, были злы.
Тех тэнгри возглавлял Атай Улан[16],
старейшина, родоначальник их,
а с ним — Шуса Улан, Ухэр Баян[17]
и бабушка Хара Манзан[18], она
немало бед живущим принесла.
Атай Улан трех сыновей родил:
Саган Хасар был старшим, ездил он
на светло-сером быстром скакуне;
Шара Хасар был средним, ездил он
на длинногривом сером скакуне;
Хара Хасар[19] был младшим, ездил он
на боевом игреневом коне.
А всех восточных тэнгри бы у нас
сорок четыре набралось, когда
к ним примыкал бы и Сэгэн Сэбдэг,
что в центре мирозданья проживал
на облачной вершине Сахндаг
вдали от вони, раздоров, ссор и драк.
1. Чудесное исцеление Наран Гохон
Наран Дулаан, лучистый тэнгри,
нарожал детей — и Наран Гохон[20],
названная так во славу солнца,
дочерью была его любимой.
Но Атай Улан своею властью
начал зло творить — и так заставил
кашлять и хворать девицу эту,
и она три года проболела,
мучалась и сохла год от году.
Если в вечность отойдет девица,
то все тэнгрн западного Неба
перейдут к восточным в подчиненье.
Но как стала сохнуть Наран Гохон,
то тогда Манзан Гурмэ раскрыла
Книгу Судеб[21], чтобы в тайном знанье
снадобье целебное найти
иль хотя бы способ, как спасти
от несчастий на се пути.
Вычитав что нужно в Книге Судеб,
вызнала Манзан Гурмэ, что надо
сделать для спасенья Наран Гохон,
и велела, чтобы отыскали
Бэлигтэ, но сына Хан Хирмаса
долго нс могли найти посланцы.
Тот, придя, спросил: “Зачем я нужен?”
И тогда Манзан Гурмэ сказала:
“Я жажду исцеленья Паран Гохои…
Вот ночь пройдет и разгорится утро —
и на краю подсолнечного неба
увидишь ты, как жаворонок белый[22]
поднимется и петь самозабвенно
возьмется, и на грудке заблистают
серебряные письмена, на спинке
у птицы — золотые засверкают.
Ты должен гак стрелой его коснуться,
чтоб не убить, а захватить живого
отверстьем наконечника — и мягко,
не повредив ни перышка, на землю
доставить из-под неба эту птицу.
Тогда из наконечника я выну
целительного жаворонка, чтобы
к спине больной девицы птицу спинкой
прижать и подержать, как в Книге Судеб
написано властителями мира.
И если исцелится Паран Гохон,
то мы, все тэнгри западного неба,
пребудем там отныне и навеки.
Но если не спасем мы Паран Гохон,
то всем нам, тэнгри западного неба,
придется в подчинение к восточным
идти, а это вроде неудобно,
и вроде поруганию подобно”.
Бэлигтэ Манзан Гурмэ ответил:
“Белого где жаворонка мне
отыскать, коль нс слыхал о нем?
Белого как жаворонка мне
отловить, коль не видал его?”
Бабушка Манзан Гурмэ сказала:
“Ты расспроси об этом Хан Хирмаса
он видел эту птицу — он-то знает,
как доставать ее из поднебесья”.
Бэлигтэ поехал к Хан Хирмасу,
и тогда отец поведал сыну:
“Когда я сильным был и молодым,
частенько эту птицу я видал,
да уж давненько что-то не встречал.
На западе, на северном краю
святого неба, ты еще найдешь
крылато-вдохновенного певца.
Едва наступит солнечный рассвет,
тот жаворонок начинает петь
и в поднебесье, возле облаков,
висит на песне собственной своей,
читая золотые письмена,
что у него на грудке, и свистит,
в серебряные письмена смотря,
что у него на спинке, —
вот когда взять эту птицу
сможешь без труда”.
На коня отцовского гнедого
наложив седло и приторочив
саадак[23], наш Бэлигтэ взобрался
на коня, взмахнул ремённой плеткой —
и помчался в