"Сегодня что-то мало посетителей…" — проскрипел карлик, его змеиные глазки буравили Кайла. — "Вы никуда не торопитесь? Может, в картишки?"
В этот момент Лифаст заметил, что колода карт в руках Лавэйна состояла из странных изображений — на каждой карте был запечатлен момент трансформации какого-то существа. Они словно двигались, менялись прямо на глазах, и от этого зрелища к горлу подступала тошнота.
Голова у Кайла кружилась все сильнее. Он попытался встать, но комната вокруг начала плавно вращаться, а стены, казалось, дышали, как живые существа. Собрав последние силы, он побрел к выходу, цепляясь за случайные предметы, чтобы сохранить равновесие.
Открывая дверь, Кайл Лифаст подумал: "Какой же противный голос у этого карлика, ему бы в радиопостановках озвучивать сыщиков". Эта мысль показалась клерку невероятно забавной, но он почему-то не засмеялся.
Выйдя на улицу, он обнаружил, что солнце уже почти село. Последние лучи окрашивали небо Нью-Берипорта в зловещие багровые тона. Обернувшись, Кайл увидел, как странная лавка словно растворяется в воздухе, оставляя после себя лишь пустое пространство между магазином колониальных товаров и табачной лавкой. Его это совсем не удивило.
Но это было только начало. В последующие недели мистер Лифаст начал замечать некие изменения в своей жизни. Его рукописи, которые раньше вызывали лишь снисходительные улыбки, теперь привлекали внимание издателей. Истории, которые он писал, казались теперь более живыми, более реальными. Иногда даже слишком реальными.
Он стал замечать, что какие-то события, описанные в его рассказах, начинали происходить в действительности. А однажды, просматривая свежий номер "Нью-Берипорт Ньюс", он с ужасом узнал в одной из заметок сюжет своего недавнего рассказа — про человека, который постепенно превращался в морское чудовище.
Но самое странное началось, когда Кайл Лифаст стал узнавать на улицах города лица персонажей из своих произведений. Они словно материализовались из его рукописей, обретая плоть и кровь. А может быть, это он начал описывать в своих историях реально существующих людей, только еще не встреченных им?
Грань между реальностью и вымыслом становилась все более зыбкой. Иногда, просыпаясь по утрам, Кайл не мог с уверенностью сказать, что из произошедшего накануне было явью, а что — всего лишь сюжетом очередного рассказа. В такие моменты он вспоминал змеиные глазки Вайса Лавэйна и его предупреждение, которое так и не было произнесено до конца.
2. Сын Колоба
В тот день, когда звезда Колоб появилась на нашем небе, мир навсегда изменился. Наше Солнце обрело нежеланного компаньона, а человечество — нового бога, безжалостного и равнодушного. Колоб двигался по вытянутой орбите, уходящей далеко в глубины облака Оорта, но теперь, спустя годы, этот космический гость неумолимо приближался к Земле, готовясь пересечь её орбиту.
Я, Фокс Армитедж, последний из семьи Армитеджей, оставшийся в Кингспорте, записываю эти строки в надежде, что кто-нибудь когда-нибудь найдёт их и узнает о том, что здесь произошло. Хотя надежда — слишком светлое слово для того, что я испытываю. Скорее, это последний долг перед истиной, какой бы ужасной она ни была.
Кингспорт всегда был необычным местом. Старинный город на побережье Массачусетса, зажатый между изъеденными солью каменными утёсами и поросшими плакучими ивами холмами, он словно существовал вне времени. Серые деревянные дома с покосившимися крышами и потемневшими от вечной влаги стенами вросли в скалистую почву так же прочно, как и предрассудки его обитателей в их сознание. Узкие улочки, вымощенные булыжником еще в колониальные времена, спускались к гавани, где покачивались на волнах рыбацкие лодки — такие же старые и потрепанные, как и сам город.
Наш дом стоял на самом краю северного утеса, подобно часовому, неусыпно глядящему на беспокойные воды Атлантики. Трехэтажное строение из темного камня и почерневшего от времени дуба, с остроконечной крышей и множеством эркеров было построено моим прапрадедом Иезекиилем Армитеджем в 1797 году. С тех пор семь поколений Армитеджей рождались, жили и умирали под его крышей, оставляя свой след в скрипучих половицах, в вытертых ступенях деревянной лестницы, в потускневших от времени фамильных портретах в тяжелых рамах.
Из окон мансарды, где я устроил свой кабинет, открывался захватывающий дух вид на море — бескрайнюю свинцовую гладь, сливающуюся на горизонте с таким же свинцовым небом. В ясные дни, которые случались редко в этой части побережья, можно было различить далекую линию горизонта, где небо соприкасалось с водой в иллюзорном, но отчетливом союзе. В штормовые же дни, когда обезумевшие волны бились о подножие утеса, а ветер завывал в каминных трубах, словно легионы призраков, дом казался единственным якорем, удерживающим мою душу от уныния.
Именно с этого наблюдательного пункта я первым заметил приближение Колоба. Это произошло в ночь осеннего равноденствия, когда я, по старой привычке, рассматривал звездное небо через дедовский телескоп — массивный латунный инструмент с линзами, отшлифованными в Берлине в конце XIX века. Сначала я принял странный объект за метеор или спутник, но что-то в его движении показалось мне необычным. Он не мерцал, как звезды, и не скользил плавно, как метеоры. Он пульсировал, подобно мерцающему угольку, и оставлял за собой едва заметный след.
Я провел всю ночь, наблюдая за космическим гостем, и к рассвету был уверен: это не обычное небесное тело. Когда первые лучи солнца коснулись горизонта, я наконец оторвался от телескопа, чувствуя, как спина затекла от многочасового напряжения, а глаза слипались от усталости. Но даже сквозь физический дискомфорт я ощущал внутреннее беспокойство, смутную тревогу, посеянную этим ночным наблюдением.
На следующий день я отправился в библиотеку Кингспортского колледжа, где преподавал историю Новой Англии. Пожелтевшие тома по астрономии не дали мне ответов, но в разделе местного фольклора я наткнулся на странную книгу без титульного листа, с вытисненным на кожаном переплете символом, напоминающим искаженную звезду. В ней говорилось о звезде-страннике, появляющейся раз в несколько тысяч лет и приносящей перемены — всегда ужасные. Звезду называли разными именами — Красный Странник, Алая Гостья, Кровавый Глаз, но в самых древних текстах мелькало название, заставившее меня похолодеть — Колоб.
Первые признаки надвигающейся катастрофы были едва заметны. Рыбаки стали возвращаться с пустыми сетями, хотя сезон был самый благоприятный. Даже неизменные треска и пикша, всегда изобильные в водах вокруг Кингспорта, словно исчезли. Старый Джебедая Марш, чья семья рыбачила в этих водах с колониальных времен, бормотал под нос