Свою жизнь в Кобрине Александр Васильевич начал с ознакомления с этим имением, пожалованным ему Екатериной II из числа польских коронных земель. Кобрин был втрое больше других поместий Суворова — в нем числилось 6927 душ по документу. Познакомиться со всем поместьем Александр Васильевич не успел, так как пробыл здесь недолго. Занимался в основном устройством денежных дел. Здесь же он получил приятную новость о рождении внука Александра. По признанию самого Александра Васильевича, он «дрожал от радости» и просил Наташу непременно показать ему младенца.
Суворовское окружение в Кобрине поменялось. Его адъютанты — Мандрыкин, Тищенко, Курис — были отозваны Павлом. На смену им вскоре прибыли те 18 офицеров, которым Суворов намеревался поручить управление Кобриным. Александр Васильевич выполнил свое обещание и наделил их землей и угодьями. Они получили от 25 до 100 душ крестьян на каждого — всего 1184 душ. Кроме того, главному управляющему делами подполковнику Корицкому, прибывшему еще раньше, Суворов выделил деревню Хабовичи со 120 душами.
Не успел Александр Васильевич обосноваться на новом месте, как вечером 22 апреля к нему прибыл коллежский асессор Николев с новым рескриптом императора: сопроводить Суворова «в боровицкие его деревни, где и препоручить Вындомскому (городничий в Боровичах. — Авт.), а в случае надобности требовать помощи от всякого начальства». Известие всех поразило, как громом. Видя, что получить отставку без «неудовольствия» Павла Суворову не удалось, офицеры-управляющие засуетились, чтобы обеспечить свое положение. Они составили от имени Суворова дарственную на полученные ими деревни. Наутро Корицкий поднес Александру Васильевичу бумагу на подпись. Суворов молча подписал и, сев в экипаж, уехал. Он покинул Кобрин так быстро, что не отдал никаких распоряжений и даже не взял свои бриллианты на 300 тысяч рублей и другие драгоценности, только попросил взаймы у Корицкого тысячу рублей на дорожные расходы. Видимо, Павел предписал Николеву не медлить с переездом.
Суворов был в недоумении — никаких новых поводов к царской немилости он не подавал (причины этого решения Павла неизвестны до сих пор). Однако сомнений быть не могло — это была уже опала и ссылка.
Деревня Кончанское, где располагался господский дом, находилась в 40 верстах от Боровичей и была в то время настоящим медвежьим углом. Окруженная озерами, болотами, лесами, она ютилась на каменистой худородной земле. Вся вотчина (1020 душ), состоявшая из Сопинской и Кривинской волостей, жила пашней и покосами, разводимыми по расчищенному кустарнику и жженым лесным порослям; летом крестьяне нанимались на барки. Других промыслов почти не знали, строевой леса здесь не рос, рыболовство не было налажено, во всей округе едва можно было насчитать два-три улья. Однако жители не были бедны — выручало хорошо развитое животноводство. Крестьяне платили 5 рублей оброка и были освобождены от натуральных повинностей; только в Кончанском рубили дрова для господской усадьбы и снаряжали подводы в Москву и Петербург.
Лет 20 назад Василий Иванович часто бывал здесь, Александр Васильевич же в первый раз посетил Кончанское через девять лет после смерти отца. Все его последующие приезды сюда были кратки и случайны, усадьба постоянно пустовала. Двухэтажный дом ветшал; сад, разведенный в 1784 году на десятине земли, содержался небрежно; построенная Александром Васильевичем деревянная церковка во имя св. Александра Невского уныло старилась в конце сада.
5 мая, после утомительного 12-дневного пути по весенней распутице, Суворов въехал в ворота усадьбы. Его приезд был полной неожиданностью для дворни, ничего не было готово. Александр Васильевич счел возможным поселиться в доме: было уже довольно тепло и многочисленные щели не слишком досаждали жильцу. Николев, сдав в Боровичах Суворова под надзор Вындомскому, выполнил свои обязанности и простился с Александром Васильевичем. Впервые в жизни Суворов зажил отшельником.
Роль боровичского городничего премьер-майора Алексея Львовича Вындомского была незавидна и трудна. Его поднадзорный заранее окружался ореолом мученичества, а его своенравный характер обещал впереди одни неприятности. Вындомский хорошо понимал это, но отказаться от поручения Павла, разумеется, не мог. Ему было предписано «иметь за Суворовым бдительный надзор и смотреть, чтобы он никуда не отлучался». Тем не менее, Алексей Львович усидел на двух стульях, сумев уследить за каждым шагом Суворова и при этом удержаться с ним в хороших отношениях. Причем, последнее он проделал так ловко, что даже внушил Александру Васильевичу сострадание к себе: «Иногда мне больше себя жаль честного человека, здешнего городничего Алексея Ивановича Вындомского, при мне страждущего», — писал Суворов Хвостову.
Свои донесения новгородскому губернатору Архарову (вскоре его сменил Митусов) Вындомский посылал еженедельно, благодаря чему летняя жизнь Суворова в Кончанском хорошо известна, за исключением первых двух месяцев, донесения о которых не сохранились. В июле к Суворову приехали Аркадий и Наташа с внуком. Их сопровождали родственница Суворовых Евпраксия Раевская и воспитатель Аркадия майор Сион с женой. Все они кое-как разместились в тесном доме и провели в нем два месяца. Все это время Александр Васильевич отдыхал душой. Он даже подобрел к зятю: «Графа Николая Александровича обнимаю, как руки и ноги графа Александра Николаевича (внука Суворова. — Авт.) и наслаждаюсь с его любезною Наташей. Провидению я предан, служу небесному Богу и верен богу земному», — читаем в одном из его писем к Хвостову.
Суворова заботили наступающие холода. Жить осенью, а тем более зимой, в кончанском доме было невозможно, поэтому он хотел переехать в село Ровное, лежавшее верстах в 45 от Кончанского, к своей свойственнице Ольге Александровне Жеребцовой (урожденной Зубовой). Здесь же он намеревался и хранить свои бриллианты, за которыми послал в Кобрин. Вындомский запросил мнение Петербурга и там дали разрешение на то и другое, подтвердив еще раз необходимость тщательного наблюдения.
Александр Васильевич ездил на два дня в Каменку осмотреть усадьбу, где хотел разместить детей, а оттуда завернул на семь верст к соседке Лупандиной отобедать. Вындомский запросил Петербург и об этом и получил ответ: поездки запретить. Велено было также перехватывать письма Суворова, кроме его переписки с дочерью.
Вындомский тяготился полицейскими обязанностями и при смене новгородского губернатора попросил избавить его от них. Митусов дал согласие и вместо Вындомского надзор за Суворовым был предложен местному помещику, отставному надворному советнику Феофилакту Долгово-Сабурову, поскольку он «может бывать у Суворова часто, не возбуждая подозрений». Сабуров не считал Суворова идиотом — как можно не «возбуждать» подозрений, когда все ясно, как божий день? — и отклонил государственное доверие, сославшись на то, что болен чахоткой и еле жив. Тогда Митусов вновь прибегнул к услугам коллежского асессора Николева, уже доказавшего свою исполнительность в подобных делах. Юрий Алексеевич Николев, отслужив 15 лет, вышел