Суворов не разыгрывал из себя Катона, но не раболепствовал перед Зубовым. Да и фаворит, пока боролся с Потемкиным, не интриговал против Суворова, а после свадьбы брата с Наташей щадил взрывоопасное самолюбие фельдмаршала, хотя и не был внимателен к нему.
Долго сохранять доброжелательный нейтралитет по отношению друг к другу два таких человека, конечно, не могли. Охлаждение между ними нарастало постепенно и без видимых к тому причин. Трещину в их отношениях положил, видимо, петербургский эпизод с нижним бельем. В апреле 1796 года за полюбовное решение польских дел Зубов был возведен австрийским императором в княжеское достоинство Римской империи. Суворова это укололо. Поздравляя Зубова, он плеснул добрый ушат дегтя в бочку своих лестных слов: «До меня ж император скуп: я ему больше утвердил и подарил, нежели подобные титла с собой приносят». По мере нарастания напряжения во время односторонней переписки Суворова с Зубовым по поводу флота, Александр Васильевич уже откровенно изливал душу в частных письмах к Хвостову: Зубов — «козел, который и с научением не будет львом», «при его мелкоумии он уже ныне возвышеннее князя Потемкина», «я часто смеюсь ребяческой глупости князя Платона и тужу о России… Снять узду с ученика, он наденет ее на учителя. Вольтером правила кухарка, но она была умна, а здесь государство».
Даже самому Зубову Александр Васильевич в конце концов послал записку, пеняя за его «стиль… рескриптный, указный, повелительный, употребляемый в аттествованиях!.. Не хорошо, сударь». Он решил обращаться к императрице, минуя Зубова: «Князю Платону дал я над собой много власти, ослабить оную ни у кого нет силы, остается отнестись прямо к престолу». Суворов решил взять в посредники канцлера Безбородко, который хотя «роскошен и ленив, но мудр». В мудрости канцлера Александр Васильевич не ошибся: хотя Безбородко и ответил на суворовские комплименты, переданные ему Хвостовым: «Я золотарь; я очищаю, что пакостит князь Зубов», — но от посредничества отказался. Одобрив решение Суворова напрямую обращаться к Екатерине II, посоветовал бумаги вручать все-таки Зубову — так будет лучше и императрице приятней. «Он [Зубов] свойства доброго, — заключил Безбородко, — подлинно сержант гвардии, но воздух вонючий — Рибасы, Марковы, Кутузовы». Суворов получил великолепный урок придворной дипломатии.
Александр Васильевич не удержался и от того, чтобы не испортить отношений и с зятем. Оба они не были снисходительны к мелочам и родственным трениям. Николай Зубов, например, редко писал Суворову и часто забывал подписывать письма, а тот видел в этом пренебрежение к себе, хотя и сам нередко грешил тем же. Но больше всего выводило Суворова из себя то, что в его конфликте с Платоном Зубовым Николай держал сторону брата. «Князь Платон лгал и обманывал, а граф Николай ему потакал, и ему недосуг было аж строчки написать, а досуг было зайцев гонять. С Зубовыми нам [надо] наблюдать настояще-текущие правила, недоверия не уменьшать и цветками какими не обольщаться», —инструктировал Суворов Хвостова по поводу семейной политики.
Наташу Суворов не забывал, но писал ей коротко. Отношения с зятем не влияли на его к ней чувства: «Наташа отдана мужу, тако с ним имеет связь; он ко мне не пишет, я к нему не пишу, — Божие благословение с ними! Естественно, муж имеет связь с братьями… Родство и свойство мое с долгом моим: Бог, Государь и Отечество». После замужества дочери он как-то внутренне успокоился за нее: Наташа жила с мужем хорошо, готовилась стать матерью.
Его внимание переключилось на сына. Аркадий Суворов до 11 лет проживал в Москве у матери. Об этом периоде его жизни ничего не известно, мы не знаем даже, виделся ли он с отцом. Суворов первый раз упоминает о нем в сентябре 1795 года в письме к П. Зубову — благодарит за какое-то «монаршье благоволение» к сыну.
В январе или феврале 1796 года Аркадий был перевезен в Петербург и определен камер-юнкером к великому князю Константину Павловичу. Характер юноши известен только по одному отзыву современника: «Под униженной и странной личиной скрывал гордую, повелительную и впечатлительную душу». Не ясно, что здесь имеется в виду — ни одного из этих качеств нельзя обнаружить во взрослом Аркадии. Суворов поручил его попечениям сестры, а Николай Зубов взял на себя педагогическую сторону забот. Образование Аркадий получил весьма отрывочное, времени же на самообразование у него не осталось — на пятнадцатом году он поступил в службу. Впрочем, Суворов занятиями сына был «весьма доволен».
Пристроив детей, Суворов с большим рвением мог отдаваться службе. Равнодушие П. Зубова к черноморским делам объяснялось тем, что тогда он носился с грандиозным проектом русского похода в Азию. Суворов отнесся к этим планам вполне равнодушно: «Тамерланов поход мне не важен, хоть до Пекина». Похоже, что войны с «дикарями» надоели и ему. Его честолюбие было сосредоточено на возможной войне с Францией.
В Тульчине он формирует себе штаб, пишет зятю, что желает иметь при себе генералов Шевича, Исленьева, Денисова и Буксгевдена. Хвостов напоминает ему про князя А.А. Прозоровского, генерала Дерфельдена, желающих служить у него, и П. Потемкина, который «в последнюю кампанию очень руку набил». Суворов дает Хвостову такую инструкцию: «Кто бы ни был, был бы первое — деятелен, второе — наступателен, третье — послушен» (мимоходом заметим, что сам Суворов «третьим» вовсе не отличался, даже и в нижних чинах). Это характерная черта суворовского подхода к подбору подчиненных. Он никогда не привлекал к себе громкие имена — чужие амбиции были ему не нужны, — но довольствовался «второстепенными» генералами или даже вовсе неизвестными людьми. Вместо огромных «потемкинских» штабов Александр Васильевич окружал