Ночью в Нови раздалась ружейная трескотня. Это несколько сотен спрятавшихся в городе французов пытались прорваться сквозь русские посты. Весь караул лег на месте, но выйти из города французам не дали. Они затворились в Нови, пока подошедший батальон не взломал ворота. В закипевшем уличном бою горожане приняли сторону французов, поэтому русские не стеснялись. Только подоспевший Суворов остановил убийства и грабежи.
В победной реляции Александр Васильевич писал, что не видал такого жестокого по упорству сопротивления сражения: у русских выбыло из строя около 2 тысяч человек, у австрийцев — больше 5 тысяч. Французы потеряли 10 тысяч человек убитыми и ранеными (в том числе 84 офицера и 4 генерала), еще несколько тысяч солдат дезертировало; из 40 орудий 39 достались Суворову.
Павел ответил, что сражением при Нови Суворов привел его в замешательство, так как «поставил себя выше награждений», и что он, Павел, мог придумать только одно: отныне гвардия и прочие войска должны даже в присутствии государя отдавать Суворову почести, которые по уставу полагаются одному императору. «Достойному — достойное», —заключил царь, приписав также, что курьеру фельдмаршала подполковнику Кушникову он пожаловал следующий чин и шубу: «Мне нельзя ехать в италийскую армию, так пусть там будет хоть моя шуба».
Во Франции смерть Жубера и поражение Моро повергло страну в ужас. Вторжения «варварских орд» ожидали со дня на день. Тот же страх заставлял газеты писать, что все распоряжения Суворова на поле боя были неудачны, а победа была достигнута численным перевесом и «фанатичностью» русских солдат; впрочем, тут же обвиняли в бездарности и Моро. Александр Васильевич предвидел, что за Нови «тактики будут ругать».
Моро, вторично погубивший свою военную репутацию, два дня не знал, что стало с войсками его левого крыла. Однако его действия достойны всяческих похвал: ему удалось спасти все, что поддавалось спасению. Он отвел остатки армии в горы. Суворов не мог преследовать французов, так как у него не было достаточного запаса продовольствия и мулов для транспорта.
Союзная армия двинулась было на Геную, но тут Суворова настиг новый приказ из Вены о приостановке наступательных действий. Австрийские генералы занялись самоуправством, отводя войска назад без разрешения Суворова. Мелас писал ему: «Так как означенное высочайшее повеление должно быть исполнено безотлагательно, то я прямо уже сообщил о нем… и сделал надлежащие распоряжения» — то есть подчиненный делал распоряжения и сообщал о них главнокомандующему для сведения, а правительство, находясь за 1000 верст от театра войны, разрушало оперативные планы.
Гофкригсрат воздвиг между Суворовым и Генуей стену потверже французских армий. Несмотря на все усилия и победы, можно было подумать, словно сама судьба указывала ему другое направление.
Швейцарский поход (сентябрь 1799)
Я отдал бы все мои победы за одно подобное отступление.
Моро
Русский штык прорвался сквозь Альпы!
Суворов
Повернув от Генуи, Суворов встал лагерем при Асти, где провел три недели до конца августа. «Неприятель будет вынужден сам покинуть Ривьеру по недостатку продовольствия», — утешал главнокомандующего гофкригсрат. У Суворова от таких рескриптов с языка не сходили «унтеркунфт» и «бештимтзагерство».
В Асти в переписку с Суворовым вступил сардинский король Карл-Эммануил. Принося благодарность за возвращенный трон, король называл Суворова «бессмертным» и просился вместе с братьями служить под его знамена. Александру Васильевичу была пожалован титул великого маршала пьемонтского и гранда королевства с потомственным титулом принца и кузена короля; письма Карла-Эммануила заканчивались подписью: «Votre tres-affectionne cousine»[73]. Прошка был пожалован двумя сардинскими медалями за сохранение здоровья королевского «кузена». Но Франц II приказал повременить с возвращением короля.
По всей Европе печатались бесчисленные гравюры с портретов русского фельдмаршала. Суворов достиг той ступени славы, когда его именем назывались пироги, шляпы, прически, салаты. Он потерял в глазах людей реальные черты и превратился в живую легенду. В Англии, где были весьма довольны тем, что на континенте умеют побеждать не только французы, имя Суворова не сходило с газетных полос, биографические статьи были полны вздором о его странностях — англичане знают толк в эксцентриках. Даже карикатуристы уродовали его черты с самыми лестными намерениями: на одном рисунке Суворов изображен в виде маленького, коренастого человека с огромной пастью, из которой торчат руки, ноги, головы, ружья французских солдат; он втыкает вилку в толпу пеших и конных французов и нанизывает их сразу по дюжине. На другом он, спокойно покуривая трубку, ведет в Россию всех пятерых членов Директории, на чьих лицах написаны ужас и смятение. По словам русского посла в Лондоне С.Р. Воронцова, Суворов и Нельсон были «идолами английской нации, и их здоровье пили ежедневно в дворцах, в тавернах, в хижинах», причем, за Суворова пили сразу после здравицы в честь короля.
В России его слава достигла апогея. Все награды Павла казались обществу недостаточными. По рукам ходил рисунок ордена, будто бы задуманного специально для Суворова; рисунок этот продавали по 25 копеек за экземпляр.
Во Франции имя Суворова у одних вызывало ужас и брань, другие были не прочь заключить пари: сколько дней нужно Суворову для занятия Парижа. Французские солдаты относились к нему с уважением, которому не мешали даже слухи о «кровожадности» пожирателя турок и поляков. Это, скорее, поднимало его в их глазах.
Время, проведенное в Асти, Александр Васильевич делил между обучением армии и работой в кабинете. У него было много посетителей, преимущественно родовитых английских туристов, специально приехавших взглянуть на знаменитость. Суворов уделял им время обычно за столом и даже переносил ради них обед с 8 на 9 часов утра, говоря, что того требуют приличия, так как англичане садятся обедать позже других европейцев. Несмотря на эту любезность, ел за обедом только сам хозяин, гости предпочитали воздерживаться из-за грубости блюд. Обед был для Александра Васильевича отдыхом и развлечением и затягивался иногда часа на три. Беседовали о литературе, политике, военном деле. Суворов не забывал потчевать своих гостей и причудами — это тоже входило в программу развлечений: приказывал обносить водкой того, кто после «Отче наш» забывал сказать «аминь», декламировал финские песни, насмехался над «учеными» генералами. К концу разговора Суворов частенько начинал по-стариковски дремать, и тогда адъютант на ухо напоминал ему, что пора вставать из-за стола, или Прохор запросто