Суворов выехал в армию в последних числах февраля и ехал не очень быстро — беспокоило здоровье. Дважды в день, после обеда и чая, делал трехчасовые остановки «для пищеварения», чего с ним ранее также не случалось. В Митаве, где в замке курляндских герцогов проживал граф Прованский, Александр Васильевич предпринял демонстрацию, чтобы показать, что он по-прежнему бодр. Он показался в дверях залы, где его ожидало местное общество, в одной рубашке, произнес: «Суворов сейчас выйдет» — и скрылся. Через несколько минут он вновь появился перед публикой, облаченный в фельдмаршальский мундир. Суворов совершил прогулку, во время которой зашел на гауптвахту и с аппетитом поел с солдатами кашу, после чего отправился на аудиенцию к Людовику XVIII.
Станислав Ксаверий, граф Прованский, был младшим братом Людовика XVI. Из-за бабьих раздоров его жены с Марией-Антуанеттой считалось, что граф Прованский стоит в оппозиции королю. На деле вся его оппозиция заключалась в том, что он устраивал у себя литературные вечера, на которых происходили сражения умов. Граф Прованский слыл вольнодумцем, мнил себя литератором и любил писать статьи и обозрения под псевдонимом. На одном из таких вечеров он сражался памятью с каким-то аббатом: они вспоминали имена всех священников Медонского прихода, начиная со времени его основания. Граф Прованский победил, с особым удовольствием добавив к перечню почившего клира пропущенного аббатом «несравненного» Рабле. Однако именно он наиболее яростно препятствовал постановке «Женитьбы Фигаро» в придворном театре. Король, ознакомившись с пьесой, нашел опасения брата основательными.
— Сначала нужно будет разрушить Бастилию, — иначе было бы опасной непоследовательностью допустить представление этой пьесы. Этот человек (Бомарше. — Авт.) издевается над всем, что должно уважать в государстве, — сказал он.
Но, может быть, именно в пику брату, Людовик XVI допустил «опасную непоследовательность», и премьера «Фигаро» состоялась в королевском дворце с личного разрешения короля! Королевская семья и придворные от души смеялись и хлопали обаятельному проходимцу, доказывавшему со сцены их полную никчемность и ненужность. Вслед за ними смеяться и хлопать начала вся Франция.
Через пять лет пала Бастилия. Граф Прованский благоразумно эмигрировал и принял за границей титул регента. Людовик XVI запретил ему так именоваться, но после казни короля и смерти его малолетнего сына уже никто не мог запретить графу Прованскому называться Людовиком XVIII.
Впрочем, европейские дворы смотрели на короля без королевства весьма косо и при первом удобном случае выпроваживали его вон, чтобы не обострять отношений с Французской республикой. Все годы его скитаний по Европе постоянные предложения предоставить ему убежище раздавались только из России. Людовик XVIII относился к Екатерине II уважительно, называл ее «настоящей француженкой в душе», но жить в ее калмыцком царстве не хотел.
После Раштаттского конгресса, распространившего революционное влияние на всю Германию и Италию, особенно выбирать уже не приходилось: король всюду оказывался в опасном соседстве с французскими войсками или их союзниками. К тому же постоянные переезды тяготили изгнанника, которому было уже под пятьдесят. Поэтому, когда он получил очередное приглашение — на этот раз от Павла, принимавшего близко к сердцу участь Бурбонов (во время заграничных путешествий под именем графа Северного он лично познакомился с королевской семьей), то, по собственному признанию, «поспешил отвечать утвердительно». Это, однако, не помешало ему воспринимать гостеприимство Павла, как должное. Принц Конде, принятый в русскую службу, даже имел наглость спросить у царя (когда узнал о сумме своего содержания), не будет ли ему еще чего-нибудь и не забывает ли Павел, что имеет дело с Бурбоном. Надо сказать, что перед тем царь обращался к монархам Австрии, Пруссии, Англии, Испании, Португалии, Неаполя, с предложением сообща назначить Людовику XVIII приличное содержание. Все они ответили отказом.
В почти безлюдной Митаве Людовик XVIII был окружен патриархальной тишиной и отчаянно скучал. Королевский штат состоял из сотни придворных и такого же числа гвардейцев из корпуса Конде. Все они по старой памяти нижайше кланялись Людовику и друг другу, усердно интриговали и элегантно грызлись между собой, ловя крохи королевской ласки. Изредка Митаву посещал какой-нибудь роялистский агент из Франции с неутешительными известиями, что возвращение придется отложить еще на какое-то время, или досужий путешественник. Здесь Людовик XVIII имел любопытную беседу с кардиналом Мори, направлявшимся в Россию, чтобы в богословском споре в пух и прах разгромить архиепископа Новгородского, архимандритов, попов и весь этот «греко-татарский синклит». Король заметил, что дорога кардинала рискует продолжиться дальше — в Сибирь.
— Да разве царь посмеет поднять руку на члена Святейшей коллегии? — усомнился Мори.
— А не помните ли вы, как Василий или Иоанн приказал приколотить гвоздями шляпу к голове некоего английского посла? — блеснул начитанностью Людовик.
— Это не делает чести российской истории, — с содроганием сказал Мори.
— И все же подумайте сперва о шляпе английского посла, чтобы не уронить почтение к шляпе кардинала святой римской церкви, —посоветовал Людовик.
Слова короля пошли кардиналу впрок, и он отложил обращение еретиков до того времени, когда просвещение и законы смягчат их нравы.
Как видно из этого разговора, Людовик XVIII, несмотря на то что воспользовался помощью Павла, имел довольно странное представление о русском гостеприимстве. В свою очередь и царь сопроводил Суворова следующей инструкцией относительно Бурбонов: «Должно заранее вас уведомить, что король французский есть человек весьма ученый и скрытный, и хотя приготовленный на все, но великий охотник царствовать, не быв еще на престоле… Остерегайтесь впускать скоро во Францию эмигрантов, корпус его составляющих. Они войдут с огнем и мечом и опровергнут все мысли благорасположенных людей». Павел оказался необыкновенно прозорлив.
Встреча Суворова с Людовиком XVIII известна по мемуарам короля. Людовик увидел в Суворове «дарования великого военного гения с ужасной внешностью». Это определение потом на разные лады