… Вторая часть Снежной симфонии была зеркальным отражением первой. Это знал только сам Стефан. Услышать это было практически невозможно. В отличие от картины или фотографии мы не можем услышать музыкальное произведение целиком. Музыка живёт в одном времени с тем, кто ее слышит. Это самое главное отличие музыки от всех прочих искусств. Когда-то в начале своей музыкальной практики и работы с компьютером, Стефан инвертировал одну из своих композиций – перевернул ее задом наперед. Случайно наткнулся на такую команду в глубине секвестра. Зазвучало что-то совершенно другое. Странное. Стефану эксперимент понравился и он иногда использовал этот прием. Со Снежной симфонией получилось именно так, особенно удачно и совсем непредсказуемо. Он инвертировал первую часть, а потом полностью переработал ее. Не струнные, а перкуссия начинали вторую часть. Поскрипывающим винилом вступал синтезированный орган Хаммонда. Ламповая электроника из Бристоля конца двадцатого века. То, что Стефан любил за акустическую и эмоциональную целостность. Первая часть Снежной симфонии была стихией. Снегопадом, ветром, отчаянием и нестерпимым желанием тепла и света. Вторая часть симфонии была городом, на который опустился снег. Небо отражалось в городе. В бесчисленных зеркалах-окнах. Город собрал в себе небо и бесконечную глубину падающего снега. Город смотрел вверх, сквозь бесконечный космос белых хлопьев снега. Так представлял себе вторую часть Снежной симфонии Стефан.
Мысль о неоригинальности, вторичности Снежности не давала ему покоя. Мог ли он заимствовать идею или музыку у кого-то, сам того не понимая? Случайные слова Жюль, словно стрела Париса, попали точно в цель. Стефан не находил себе покоя.
Уже готова была вторая часть. Мастеринг всей симфонии Стефан сделал сам, никуда не обращаясь. Это не просто – поставить точку в работе над музыкальным произведением. Наверное, так же сложно прекратить работу над картиной. Никто не знает, когда именно вещь закончена. Известно множество произведений искусства, которые авторы называли незаконченными. Есть много завершенных работ, которые выглядят как черновики.
Стефан закончил Снежную симфонию. Он точно знал это. И он уже решил, что сделает дальше. Никакой публикации, никаких лейблов и премьер, пока есть сомнения. Он записал сведенный трек на диск и поехал на другой конец Большого города, к своему старому знакомому. Не к другу. Когда-то они крупно поссорились и перестали быть друзьями, но с тех пор многое изменилось, и единственный человек, к которому Стефан мог обратиться со своими сомнениями – это Иосиф.
Стефан проехал пять станций на метро, потом долго петлял полузаброшенными дворами. Иосиф жил в маленьком ветхом доме, который был стар, когда молодыми были ещё его родители. Иосиф жил один. Весь дом он превратил в студию. Когда-то здесь бурлила жизнь, очередь на запись у Иосифа растягивалась на месяцы. А потом он перешёл дорогу, человеку, которому не говорят «нет». Кажется, Иосиф отказался записывать бездарную дочку одного важного полицейского чиновника. Иосифа предупреждали, но он только смеялся. Спустя месяц, во время записи модной андеграундной группы к нему вломились люди в черной форме и масках, положили всех на пол, лицом вниз и перевернули студию вверх дном. Иосиф смеялся и тогда, лежа на полу. А потом перестал, когда в его тумбочке под пультом звукорежиссера нашли пакет кокаина.
Люди в черной форме увезли Иосифа с собой. Вернувшись через два года, он уже не смеялся. За время его отсутствия открылись другие студии, артисты и музыканты многократно перемешались в беспокойном мире чартов и хит-парадов. Никто не ждал Иосифа. Он собирался уехать, эмигрировать, но почему-то остался. Запил, конечно. Изредка у него все же бывали старые знакомые. Он понемножку работал. Кое-как, равнодушно. Были те, кому этого было достаточно. Тем он и жил.
Иосиф открыл не сразу, долго смотрел на Стефана, словно не узнавая, а потом, не говоря ни слова, ушел по темному захламленному коридору в кухню. Стефан постоял на пороге и пошел следом. Грязный пол, грязные стены, запах запущенного жилья.
– Ну, чего пришел?
– Дело есть. Нужен твой совет.
– Советы у меня кончились. И макароны. Деньги есть?
– Есть. Заплачу.
Старик, бывший когда-то знаменитым аранжировщиком и звукорежиссером оживился. Впрочем, не потому что услышал про деньги. В холодильнике обнаружилась полупустая бутылка водки. Горлышко ее было заботливо замотано обрывком полиэтиленового пакета. Видимо, это сохраняло свойства водки. Иосиф сделал глоток прямо из бутылки. Его передернуло. Водка была дешевой. Мерзкий вкус ее читался на лице старика. Но он сделал еще один большой глоток. Закрыл глаза, прислушиваясь к ощущениям. Стефан ждал и смотрел на то, как дрожат руки Иосифа. Иосиф был выдающимся звукорежиссером и неплохим пианистом. Когда-то. Сейчас тремоло его рук, высохших словно ветки осеннего дерева, было о том, что некоторые вещи проходят и не возвращаются.
Стефан встречал алкоголиков и знал, что минут через пять Иосиф оживет. И, тогда, возможно, от него будет толк. Так и случилось.
– Что у тебя?
– Хочу, чтобы ты послушал диск.
– Что, прямо сейчас?
– Если у тебя нет других дел.
Диск из внутреннего кармана Стефана перешёл в дрожащие руки Иосифа и скользнул в бархатную черную щель плеера. Акустика у Иосифа была старая, но отличная. Снежность зазвучала. Стефан сидел на стуле, Иосиф упал на кожаный диван, многократно прожженный сигаретами, так и не выпустив бутылку из рук.
Стефан сидел, замерев, как школьник, сложив руки на коленях. Иосиф маленькими глотками пил водку из большой керамической кружки с полустертым портретом вечно молодого президента.
– Хорошая вещь.
«О чем он? О водке или о музыке?