Дальше шли молча. Лес сгущался, ветви сплетались в арки, напоминающие рёбра. Через час они вышли к реке, где вода была густой как нефть. На противоположном берегу возвышалось дерево-исполин. Его ствол представлял собой сплав плоти и коры, а вместо листьев свисали сотни окровавленных респираторов.
– Нашёл свою правду, Добрыня? – Кулак пнул камень в чёрную воду. – Выглядит как дерьмо.
Катя вдруг вскрикнула – из воды вырвалась щупальце и обвило её лодыжку. Павел выхватил нож, но лезвие застряло в слизистой плоти. Река вскипела. Десятки тварей, похожих на помесь пиявок и скорпионов, полезли на берег.
– Бегите к дереву! – Павел толкнул Катю вперёд, отрубая щупальце. – Оно их боится!
Они бросились вброд, вода шипела, разъедая сапоги. Кулак стрелял очередями, но чудовищ становилось больше. Когда до берега оставалось три шага, из-под воды вынырнула гуманоидная фигура с головой медузы.
– Павел… – голос Лиды прозвучал из тысяч щупалец. – Останься со мной…
Он замер, парализованный. Медуза обвила его шею, прижимая к ледяной груди.
Выстрел. Голова твари разлетелась на куски.
– Беги, идиот! – Кулак перезаряжал дымящийся ствол, отступая под натиском стаи. – Я прикрою!
––
Сердце леса
Дерево встретило их стоном. Воздух дрожал от низкочастотного гула – казалось, гигант дышит. Павел прислонился к стволу, чувствуя, как пульсирует кора.
– Смотри, – Катя указала на дупло. Внутри мерцало что-то металлическое.
Это оказалась дверь. Ржавый шлюз с надписью: «Лаборатория №7. Биоинженерия. Уровень опасности: Чёрный».
– Лютов… – Павел провёл пальцами по логотипу «Северный ветер» – компании бизнесмена. – Здесь создавали вирус.
Взлом занял два часа. Когда дверь со скрипом открылась, их обдало запахом формалина и гниющей плоти. Лаборатория сохранилась чудом: ряды пробирок с мутировавшими эмбрионами, журналы с пометкой «Проект Эдем», холодильники с…
– Боже, – Катя упала на колени перед контейнером. В мутной жидкости плавала девочка лет восьми с кроличьей наклейкой на лбу. София.
Павел ударил кулаком по стеклу. Лепесток в его руке вспыхнул, и капсула открылась с шипением. Он схватил дочь, но тело было холодным. Мёртвым.
– Нет. НЕТ! – Его рёв слился с рёвом леса. Кожа на руках треснула, выпуская побеги лиан.
Катя вдруг закричала, показывая на монитор. На экране мигало: «Этап 4: Репликация сознания. Статус: Завершён».
––
Сад воспоминаний
Свет погас. Когда включилось аварийное освещение, Павел увидел её.
Девочка стояла в проходе, одетая в лохмотья лабораторного халата. Те же глаза, что у Софии. Та же наклейка на руке.
– Папа? – голос звучал как скрип несмазанных шестерёнок. – Ты пришёл поиграть?
Она махнула рукой, и стены ожили. Проекторы замигали, показывая фрагменты его прошлого: Лида готовит завтрак, София рисует кролика, они смеются в парке…
– Здесь весело, правда? – Девочка-клон подошла, её ступни оставляли кровавые следы. – Дядя Лютов говорит, ты плохой. Но я всё равно тебя люблю.
Павел протянул дрожащую руку. В этот момент из тени выскочил Кулак с окровавленным лицом.
– Это ловушка! Она…
Клон взвизгнул. Из её рта вырвалось щупальце, пронзившее грудь Кулака.
– Роман!
Солдат рухнул, сжимая в руке гранату.
– Уходи… – он выдернул чеку. – Это… не она…
Взрыв отбросил Павла к стене. Когда дым рассеялся, на полу лежали обгоревшие останки. Но не клона. Кулака.
Девочка смеялась, прижимая к груди его механическое сердце.
-–
Сделка с лесом
Павел бежал, не разбирая пути. Катя тащила его за руку, бормоча заклинания под нос. Лес ревел, ветви хватали за одежду. Внезапно земля ушла из-под ног – они свалились в пещеру, утыканную светящимися грибами.
– Здесь! – голос исходил из стен. Перед ними материализовалась фигура в плаще из мха. «Бабушка Сова» щёлкнула костяными пальцами. – Ты смердит отчаянием, мэр. Хочешь спасения?
Павел прижал к груди лепесток, теперь вросший в ладонь.
– Что ты знаешь о моей дочери?
Старуха засмеялась, сбрасывая капюшон. Под ним оказалось лицо Лютова, но с проросшими сквозь кожу чипами.
– Она везде. В деревьях. В воздухе. В тебе. Проект Эдем работает – сознание Софии в облаке. Хочешь поговорить?
Она (он?) нажала кнопку на запястье. Грибы вспыхнули, образуя голограмму девочки.
– Папа? Ты меня нашёл!
Павел зарыдал. Это был её голос. Настоящий.
– Софи…
– Мы можем быть вместе! – голограмма указала на лепесток в его руке. – Пусти лес в себя. Стань частью целого.
Катя вдруг вскрикнула – из её рта полезли корни. Бабушка Сова склонилась над ней:
– Выбор, мэр. Дочь или человечество?
-–
Посев
Он выбрал дочь.
Когда лепесток вонзился в грудь, Павел почувствовал, как ломаются рёбра. Лес вошёл в него потоком воспоминаний, боли и… силы. Он видел всё: сети корней под городами, споры вируса в облаках, миллионы таких же отцов, прикованных к голограммам умерших детей.
Лютов стоял перед ним, настоящий, держа за руку живую Софию.
– Поздравляю. Ты стал удобрением для нового мира.
Павел зарычал. Лианы вырвались из его тела, пронзив грудь бизнесмена. Но тот лишь смеялся, падая в колодец из грибов:
– Убьёшь одного – вырастет тысяча!
София исчезла. Катя, уже наполовину дерево, протянула ему диск:
– Спутниковые коды… Останови их…
Он взял диск окровавленной рукой. Лес ликовал. Павел Добрыня больше не был человеком. Он стал семенем.
Когда первые лучи солнца тронули горизонт, «Зелёные лабиринты» двинулись к городу.
-–
Глава 3. «Плоды предательства»
Шёпот корней
Павел больше не чувствовал боли. Его вены пульсовали зелёным светом, а в ушах звенел хор голосов – тысячи деревьев, сплетённых в единый разум. Они звали его Садовником.
– Держись, Катя… – Он нёс девушку на руках, её тело превращалось в живой букет: из ран прорастали орхидеи, пальцы срослись в древесные плети.
Они шли по «Костяным катакомбам», где стены из черепов мерцали фосфором. Лес приказал идти сюда. Лес обещал спасение.
– Ты… всё ещё там? – Катя хрипела, кашляя лепестками.
– Да, – соврал Павел. Человеческая часть его сознания тонула в зелёном океане.
Тени на стенах зашевелились. Из щелей выползли муравьи-мутанты, щёлкающие мандибулами как ножницы.
– Свои, – прошептал Павел, и насекомые расступились.
Катя засмеялась кровавым пузырём:
– Похоже, ты теперь их король…
-–
Чёрный рынок воспоминаний
Лабиринт вывел их в подземный зал, где горели факелы из человеческого жира. В центре возвышался рынок – ларьки