Вся польза двадцатидневного пребывания моего в доме людей была та, что я выучился понимать их речи и сдружился с прелестной Сиволапушкой, любимой кошечкой жены Петра Ивановича.
Какая милашка Сиволапушка! Она такая же серенькая, как и мы, зайцы, только на шейке беленькое пятнышко, зато глазки – прелесть! Я готов трои сутки не кушать молодого гороха, чтоб у моей будущей жены были такие глазки: зеленые-презеленые, как листочки свежей травки после теплого весеннего дождика. Шерсть на ней мягкая, пушистая; походка скромная; движения тихие, плавные – вежливость необыкновенная! Поутру, бывало, только что я начну есть молоко, поставленное для меня под столом в чистенькой тарелочке, тотчас явится Сиволапушка, станет против меня, изогнув дугой спину, надует усики и скажет на общем зверином языке (разумеется, кошачьим выговором):
– Как прекрасно в тихое утро освежать свою натуру благовонным молоком.
Я не люблю говорить, кушая, и потому в ответ очень благосклонно махну правым ухом.
Я полагаю, известно всем зверям, что у нас, у зайцев, махнуть правым ухом значит изъявить радость, согласие, удовольствие и прочее – словом, этим движением выражается все приятное. Махнуть левым ухом – значит показать неудовольствие, даже презрение; обеими ушами мы, зайцы, машем только в случае изумления.
– Смею ли просить иностранного гостя о милости участвовать в его приятном занятии?..
Я махну два раза правым ухом, – и Сиволапушка начнет кушать со мной молоко из одной тарелки, нежно, ловко, снисходительно… и после завтрака так благоприлично утрет пушистой лапкой свою розовую мордочку, так лестно начнет благодарить, что мое правое ухо раз пятнадцать махнет ей перед самым носом. Будь у Сиволапушки подлиннее уши да покороче хвост, она была бы красивее всех зайчих на белом свете.
Сиволапушка очень великодушна. У Петра Ивановича висел на окошке в проволочной клетке снегирь. Чуть забрезжится день, уже снегирь просыпается, клюнет зернышко-другое конопляного семени, сел на жердочку, надует свою красную грудь и свистит потихоньку, целый день свистит, пока станет темно, придет пора спать.
– Отчего это у вас так свистит снегирь? – спрашивают, бывало, Петра Ивановича соседи.
– Отчего же ему не свистеть? – отвечает Петр Иванович. – Корма достаточно, вода свежая, воздух чистый, живи себе припеваючи!
А у меня душа разрывалась, слушая песню снегиря: с утра до ночи он жаловался на судьбу свою, воспоминал родной лесок и чащу терновника, где у него было гнездо, была подруга, были дети; он пел и просил у неба смерти; он пел, что «Петр Иванович хуже совы, которая ночью нападает на беззащитных птичек, потому что сова поймает птицу да и съест, а Петр Иванович мучит ее для своего удовольствия; ему любо, дескать, как я плачу». Хорошо, что Петр Иванович не понимал снегиря.
Вот что случилось в один ясный, солнечный день.
В комнате никого не было, кроме меня и Сиволапушки. С восхода солнца тихо жаловался снегирь на свою судьбу и ругал Петра Ивановича; моя участь очень походила на участь снегиря; я задумался.
– О чем вы мечтаете? – спросила Сиволапушка, нежно трогая меня лапкой.
– Ни о чем, сударыня, так.
– Быть не может! в ваших глазах отражалось так много чувства…
– Это правда; меня разжалобил снегирь.
– Ах! и меня тоже!
– Ему, бедняжке, жизнь в тягость.
– Я сама так думаю и давно хочу помочь ему.
– Помогите, ради прекрасной погоды и светлого солнышка!
С истинным самоотвержением начала взбираться чувствительная кошечка вверх по окошку, хватаясь беспрестанно за шнурок, которым была привязана стора; бедная Сиволапушка то висела, вытянувшись всем телом, то, сжавшись в мячик, словно наш колдун-ёж, качалась на шнурочке, как яблоко на тонкой веточке. Нет, за два кочна самой свежей капусты я бы не проделал подобной штуки!.. Смотрю – уже Сиволапушка на клетке, обхватила ее всеми четырьмя лапами и кротко, любовно глядит на снегиря, а он, дурак, будто угорелый мечется по клетке. Немного погодя моя кошечка просунула в клетку правую лапу и тихо начала водить ею над птичкой; снегирь припал на дно клетки; лапа быстро опустилась над ним, подняла его на воздух. Откуда явилась быстрота и сила у Сиволапушки! Снегирь пищал: «Помогите, помогите!»
– Я помогаю тебе, – ворчала кошечка и проворно тянула снегиря из клетки между прутиков…
Клетка кружилась, плясала, корм сыпался из клетки, вода плескалась, пух и перья носились в воздухе… Наконец Сиволапушка спрыгнула на пол, держа в лапе снегиря. – Освобожден! – закричал я и подбежал к снегирю, но, увы, он был без дыхания!
Сиволапушка положила его у ног своих; слезы горести катились из глаз ее на труп бедной птички.
– Что́ вы наделали? – спросил я.
– Хотела облегчить участь несчастного и нечаянно умертвила его. Ах!..
– Бедняжка!
– Впрочем, благодарю судьбу: я хоть что-нибудь для него сделала: он жаловался на жизнь, она была ему в тягость, и я сняла с него эту тягость. Уже от этого сердце мое бьется радостнее.
– В самом деле!.. Мне и в голову не пришло это сначала! Как вы добры, Сиволапушка!
– Я родилась с наклонностями ко всему доброму и прекрасному. Разумеется, маменька примерным воспитанием развила и укрепила их… – шептала кошечка сквозь слезы, рассматривая снегиря.
– Оставьте его! это зрелище слишком жестоко для вашего чувствительного сердца.
– Нет, любезный иностранец, я не оставлю его: я не хочу, чтоб люди нечистыми руками трогали эту красивую птицу.
– Какая чувствительность!.. Так возьмите ее и спрячьте в саду в густую траву, или заройте в песок.
– А насекомые!.. фи!.. не могу, не могу.
– Что́ же вы с ним сделаете?..
– Я думаю… я съем его.
– Скушаете?.. птичку? да это, я полагаю, невкусно!..
– Что ж делать? лучше перенесу маленькое неудовольствие, нежели…
И Сиволапушка начала, вздыхая, кушать снегиря.
«Господи! – подумал я. – До чего доводит иногда нашего брата, зверя, излишняя доброта!.. Положим, кошка употребляет мышей, как врагов своих, да и мыши все-таки звери, имеют шерсть – это как-то аккуратнее; а то решиться скушать птицу, единственно для того, чтоб избавить ее неприятности попасть в чьи-либо руки, птицу в перьях!..» Я взял одно перышко, чтоб узнать, какой в нем вкус… грыз, грыз, да и выплюнул: решительно никакого вкуса; сухо, жестко, хуже гречневой соломы!..
Вот как великодушна, добра и чувствительна была Сиволапушка! вот какого друга приобрел я, живя двадцать дней с людьми!..
Может быть, кому-нибудь из почтенных диких зверей покажется странным, что я, будучи природным коренным зайцем, настоящим диким зверем, сдружился с кошкой; может быть, мне скажут, что выбирать друга должно по шерсти, т. е. одного рода. В таком случае я попрошу господина зверя пожить недельку в доме Петра Ивановича, – и он переменит свои мысли.