– Я вас не понимаю.
– Сегодня минет два года, как он умер, и год, как вы похищены из дома родительского рукой изверга Вашиадана.
– Вашиадана… покойный друг… из дома родительского… Ах! что́ вы мне напоминаете! Все это как сон… Но где мои родители?
– Они там, соединились с вашим другом и у престола Божия молят о помиловании врага их и о вашем прощении.
Глафира устремила на меня неподвижные взоры; наконец, выйдя из оцепенения:
– Туда, туда за ними! – возопила она и тихо склонила голову на плечо мое.
Рука невольно взялась за часы; роковая стрелка опять указывала десятый в исходе.
Я взглянул на Глафиру. Лицо ее покрылось смертной бледностью, пульс умолк, дыхание прекратилось: она заснула сном непробудимым…
И через три дня я предал земле прах несчастной. Уединенная сосна, подымая гор мрачно-зеленую свою вершину, осеняет могилу и как бы молит небеса о помиловании. Каждый год, в день ее смерти, прохожие слышат хохот над могилой; но хохот умолкает, и тихий, нежный голос, нисходящий с эфирной выси, произносит слова: «Она невинна!..»
P. S.
ДЛЯ НЕМНОГИХ
– Прекрасно! – восклицает насмешливый читатель. – Но скажите, кто же этот Вашиадан? – злой дух, привидение, вампир, Мефистофель, или все вместе?
– Не знаю, любезный читатель; он столько же мне известен, как и вам. Но предположим его на время человеком, обыкновенным смертным (ибо вы видели, что он умер); и теперь посмотрим, не объяснятся ли нам естественным образом чудеса его. Во-первых…
– Во-первых, – прерывает читатель, – возможно ли то разительное сходство в его чертах лица и в голосе с покойным вашим другом, которое вам было угодно придать ему? Потом…
– Позвольте и мне прервать вас. Вы говорите о невозможности такого сходства; но разве оно не встречается в природе, и разве искусство не умеет подражать ей? Вспомните Гаррика. Но оставим чудную игру природы и усилия искусства и обратимся к самим себе, где столько для нас загадок. Кто из нас не испытал над собой, как легко, особливо при помощи разгоряченного воображения, придать одному черты и голос другого? – Что́ же, если эти черты, этот голос принадлежат любимому человеку? А кого любишь, того думаешь встречать всюду. Вам известен скрипач Буше, по крайней мере, понаслышке: многие из обожателей Наполеона чуть-чуть не видели в нем двойника своему герою. Я сам был поражен сходством музыканта с завоевателем, хотя последнего знал лишь по его портретам да по бюсту,
Под шляпой с пасмурным челом,
С руками, сжатыми крестом.
[А.С. Пушкин. Евгений Онегин.
Глава седьмая, XIX.]
Правда, Буше недоставало безделицы – орлиных глаз Наполеона; но во всем прочем…
– Кстати о глазах: скажите, что́ за сверхъестественной силой одарили вы глаза Вашиадана?
– Прежде чем буду отвечать на это, любезный читатель, я спрошу вас вместе с покойной Линдиной: верите ли вы в дурной глаз или – другими словами – верите ли вы в магнетическую силу взоров? Если да, то удивляюсь вашему вопросу; если нет, то отсылаю вас к петербургской волшебнице, которая, как говорят, силой своего целебного взгляда излечает недуги, выправляет горбы и, если бы захотела, – верно, могла бы произвести те же чудеса над какой-нибудь слабонервной Глафирой, какие совершает Вашиадан в моей повести. Припомните, какими средствами довел он мою героиню до расслабления, какими неожиданными ударами потряс ее организм, прежде нежели решился на свое чудо из чудес, на похищение.
– Но вы, Линдина, ее муж, их слуги разве не испытали также над собой его чародейства?
– Не спорю, что, быть может, и на нас действовала отчасти магнетическая сила его глаз; мы были расположены к тому предыдущими сценами, неожиданной дерзостью похитителя и даже – если хотите – верой в его могущество.
– Но его таинственность, долголетие, всеведение?
– Он был обманщик, умный и пронырливый.
– Но его за́мок, чудная прислуга, чудная смерть?.. Не говорю уже о перстне, о роковом дне и часе…
– Все это – суеверие, случайности, смесь истины с ложью, мечты Глафиры.
– А хохот и голос над ее могилой?
– Мечты прохожих.
– Мечты, мечты! Но вы сами им верите. Полноте притворяться; скажите откровенно: кто ж этот Вашиадан? Не чародей ли в союзе с дьяволом?
– Теперь не средние века!
– Ну, так вампир?
– Он не сосал крови.
– Ну, воплотившийся демон, посланный на срок; ну, словом: пришлец с того света?
– Не помню, чтоб от него отзывалось серой.
– Да – кто же он!
– Не знаю. Отгадывайте.
1831
Примечания
Посвящается А.С. Хомякову. – Имеется в виду Алексей Степанович Хомяков (1804–1860), русский поэт, художник, философ, основоположник раннего славянофильства. Н.А. Мельгунов примыкал к славянофилам, и с А.С. Хомяковым его связывали дружеские отношения.
…исчезали, как тени в фантасмагории. – Здесь слово «фантасмагория» употреблено в том смысле, который указан в «Толковом словаре живого великорусского языка» Владимира Ивановича Даля: «искусство изображать призраки, видения или воздушные картины посредством зеркальных отражений».
…вылетели на средину сцены Гюллень и Ришард… – Фелицата Виржиния Гюллень-Сор, урожденная Ришар (правильнее: Фелисите Виржини Юллен-Сор, Flicit Virginie Hullin Sor; 1805 – ок. 1860) – балерина, балетмейстер и педагог, представительница французской школы классического танца, сыгравшая большую роль в формировании Московской балетной школы. Первая женщина-балетмейстер русского театра. Выступала в Москве с 1823 года вместе с еще одним французским танцовщиком – Жозефом Ришаром (1788–1687).
Уж не купил ли Подмосковной… – имеется в виду подмосковная усадьба. Во многих произведениях русской литературы XIX века, особенно первой его половины, слово «Подмосковная» именно так и писалось: с прописной буквы, – причем прилагательное играло роль существительного. Видимо, усадьба в Подмосковье (сейчас мы сказали бы «дача», хотя слово «дача» существовало и тогда) была важным знаком, потому и слово «Подмосковная» обрело «приподнятое» значение.
Амуры и Зефиры все /
Распроданы поодиночке. – Слова Чацкого из комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума» (действие II, явление 5). У Грибоедова эта фраза заканчивается тремя восклицательными знаками.
…у большого венецианского окна… – Венецианское окно – окно, состоящее из трех частей: центральное окно с полукруглой аркой и по бокам – два узких полуокна.
…два колоссальных порфирных сфинкса… – Порфирой назывался камень (сейчас он известен как порфирит), использовавшийся для декоративных или отделочных работ, но не всякий порфирит, а красноватого оттенка, на что указывает само название камня. Такой камень добывался в Египте, в каменоломнях близ Красного моря. Порфира – греческое слово (именно от него произошло латинское «пурпура»), обозначавшее красную краску, которая добывалась из морских моллюсков – их сейчас именуют