При нынешнем состоянии мирового развития промышленный мир даже более важен, чем мир международный и было уместно посвятить премию мира такой цели. В 1910 году, во время моего пребывания в Европе, одним из самых приятных впечатлений был мой визит в Норвегию, где я выступил перед Нобелевским комитетом и полностью изложил принципы, на которых я действовал, не только в этом конкретном случае, но и на протяжении всей моей администрации.
Я получил еще один подарок, который я глубоко оценил, оригинальный экземпляр «Мемуаров» де Сюлли «Генрих Великий», присланный мне со следующей надписью (я перевожу ее приблизительно):
ПАРИЖ, январь 1906 года.
«Нижеподписавшиеся члены Французской парламентской группы по международному арбитражу и примирению решили вручить президенту Рузвельту в знак своего высокого уважения и признания настойчивой и решительной инициативы, которую он предпринял в направлении постепенной замены насильственных методов в случае конфликта между нациями.
Они считают, что действия президента Рузвельта, которые воплотили в жизнь самые лучшие надежды, которые можно найти в истории, следует классифицировать как продолжение подобных прославленных попыток прошлых времен, в частности проекта международного согласия, известного под названием «Великий замысел Генриха IV» в мемуарах его премьер-министра, герцог де Сюлли. В результате они разыскали экземпляр первого издания этих мемуаров и с удовольствием предлагают его ему с просьбой сохранить его среди своих семейных бумаг».
Под письмом стояли подписи Эмиля Лубе, А. Карно, д’Эстурнеля де Констана, Аристида Бриана, Сюлли Прюдома, Жана Жореса, А. Фалльера, Р. Пуанкаре и двух или трех сотен других.
* * *
Конечно, то, что я сделал в связи с Портсмутским миром, было неправильно понято некоторыми людьми. После Портсмутского мира нашлись такиее люди – кстати, не только американцы, – которые посчитали, что это мой долг немедленно сделать из себя своего рода международного Назойливого Матти и беспорядочно сеять повсюду мир и справедливость.
Другие, с восхитительной непоследовательностью, пришли к выоду: поскольку я способствовал установлению благотворного и необходимого мира, я должен был по необходимости изменить свое мнение о необходимости войны. Через пару дней после заключения мира я написал другу: «Пусть тебя не вводит в заблуждение тот факт, что как раз в данный момент люди хорошо отзываются обо мне. Очень скоро они начнут меня ругать. Как заметил мне сегодня Леб, скоро мне придется отшлепать какого-нибудь маленького международного разбойника, и тогда все благонамеренные идиоты повернутся и закричат, что это несовместимо с тем, что я сделал на мирной конференции, тогда как на самом деле это будет точно соответствовать этому».
Одному из моих политических оппонентов, г-ну Шурцу, который написал мне письмо с поздравлениями по поводу исхода событий в Портсмуте и предположением, что настало подходящее время для продвижения к разоружению, я ответил письмом, в котором изложил взгляды, которые я считал здравыми тогда и считаю здравыми сейчас. В письме говорилось следующее:
ОЙСТЕР-БЕЙ, Нью-Йорк, 8 сентября 1905 года.
Мой дорогой мистер Шурц, я благодарю вас за ваши поздравления. Что касается того, что вы говорите о разоружении – которое, я полагаю, является эквивалентом «постепенного уменьшения гнетущего бремени, налагаемого на мир вооружениями», – мне не ясно, что можно и что нужно сделать. Если бы я был известен как один из традиционных сторонников мира, я бы ничего не смог сделать для установления мира ни сейчас, ни в будущем, и я не смог бы помочь даровать блага Кубе, Филиппинам, Пуэрто-Рико и Панаме.
Если бы японцы не вооружались в течение последних двадцати лет, это был бы действительно печальный век для Японии. Если бы наша страна не участвовала в войне в Испании; если бы мы не предприняли действий, которые мы предприняли в отношении Панамы; все человечество было бы в проигрыше.
В то время как турки убивали армян, европейские державы поддерживали мир и тем самым добавили позора XIX веку, поскольку в поддержании этого мира погибло больше жизней, чем в любой европейской войне со времен Наполеона, и женщины и дети лишались жизней так же, как мужчины, в то время как моральная деградация и причиненная жестокость, совокупность совершенного зла превзошли любую войну, о которой мы знаем в наше время.
Пока люди не усвоят твердо, что мир ценен главным образом как средство достижения праведности, и что его можно рассматривать как цель только тогда, когда он также совпадает с праведностью, мы можем сделать лишь немногое, чтобы приблизить его пришествие. И, конечно, мы не можем использовать право частное или муниципальное в качестве аналогии для международного права, поскольку последнее не подкреплено правом силы, в то время как первое подкреплено.
В нашей собственной стране законопослушному человеку не нужно вооружаться против беззакония просто потому, что есть какая-то вооруженная сила – полиция, отряд шерифа, национальная гвардия, регулярные войска, – которую можно вызвать для обеспечения соблюдения законов. В настоящее время нет подобной международной силы, к которой можно было бы обратиться, и я пока не вижу, как ее можно было бы создать.
До сих пор мир часто наступал только потому, что какая-нибудь сильная и в целом справедливая держава вооруженной силой или угрозой применения вооруженной силы положила конец беспорядкам. На днях я читал в одной очень интересной французской книге о том, как Средиземное море было освобождено от пиратов военно-морскими силами Англии. Отвратительное кровопролитие и злодейство в Алжире и Туркестане было остановлено только тогда, когда цивилизованные нации в лице России и Франции овладели ими. То же самое было верно в отношении Бирмы и Малайских Государств, а также Египта в отношении Англии. Мир наступил только в результате вооруженного вмешательства цивилизованной силы, которая по отношению к своему противнику была справедливой и благодетельной властью.
Если бы Англия разоружилась до такой степени, что не смогла бы завоевать Судан и защитить Египет, тогда махдисты установили бы свое господство в северо-восточной Африке, результатом чего стало бы ужасное и кровавое бедствие для человечества.
В свое время только рост военной эффективности европейских держав освободил Восточную Европу от ужасного бедствия татар и частично освободил ее от ужасного бедствия турок.
Несправедливая война ужасна; справедливая война может быть высшим долгом. Если бы свободные и цивилизованные нации разоружились, а деспотизм и варварство сохранили огромную военную силу, это было бы бедствием, по сравнению с которым бедствия, вызванные всеми войнами