Русско-японская война
В начале 1905 года достигло серьезной точки напряжение в ом мире, вызванное русско-японской войной. Людские и материальные потери были ужасающими. Из всех имеющихся под рукой источников информации я все больше убеждался в том, что дальнейшее продолжение борьбы было бы очень плохо для Японии и еще хуже для России. Япония уже ужасно страдала от истощения своих ресурсов, и ей больше нечего было выиграть от продолжения борьбы; ее продолжение означало для нее больше потерь, чем приобретений, даже если бы она одержала победу.
Россия же, несмотря на ее гигантскую силу, могла, по моему мнению, потерять даже больше, чем она уже потеряла, если война продолжится. Я считал вероятным, что она не сможет успешно защитить Восточную Сибирь и Северную Маньчжурию, как она не смогла защитить Южную Маньчжурию и Корею. Я думал, что если война продолжится, Россия будет отброшена к западу от озера Байкал.
Но это была лишь возможность, а далеко не уверенность. В такой войне вообще нет места уверенности. Япония могла потерпеть поражение, и поражение для нее означало бы сокрушительную катастрофу, и даже если бы она продолжала побеждать, то ее возможные выигрыши не имели бы для нее никакой ценности, а цена в крови и деньгах оставила бы ее истощенной. Поэтому я полагал, что настало время, когда в интересах обеих воюющих сторон был мир, и поэтому было возможно добиться согласия обеих сторон на мир.
Сначала я убедился, что каждая сторона хотела, чтобы я действовал, но что, естественно и правильно, каждая сторона чрезвычайно беспокоилась о том, чтобы другая не поверила, что действие было предпринято по ее инициативе. Затем я направил ноту двум державам, предложив им встретиться через своих представителей, чтобы выяснить, нельзя ли заключить мир непосредственно между ними, и предложил выступить посредником в организации такой встречи.
Каждый согласился с моим предложением в принципе. Им было трудно договориться об общем месте встречи; но в конце концов каждый из них отказался от своих первоначальных разногласий по этому вопросу, и представители двух стран наконец встретились в Портсмуте, штат Нью-Гемпшир. Ранее я принимал две делегации в Ойстер-Бей на американском корабле «Мэйфлауэр», который вместе с другим военным судном я предоставил в их распоряжение от имени правительства Соединенных Штатов, чтобы доставить их из Ойстер-Бей в Портсмут.
Вполне естественно – хотя и неразумно, и нежелательно – в таких случаях каждая сторона выдвигала требования, которые другая не могла удовлетворить. Главная трудность возникла из-за требования Японии о денежной компенсации. Я чувствовал, что для России было бы лучше выплатить некоторую контрибуцию, чем продолжать войну, поскольку, по моему мнению, было мало шансов, что война обернется благоприятно для России, а революционное движение, которое уже началось, могло привести к полному срыву переговоров.
Я высказал российскому правительству свое мнение на этот счет, в то же время призывая их отказаться от своих претензий на некоторые другие пункты, в частности касающиеся южной половины Сагалиена, которую заняли японцы. Я столь же решительно сообщил японцам, что, по моему мнению, было бы серьезнейшей ошибкой с их стороны настаивать на продолжении войны ради денежной контрибуции, поскольку Россия абсолютно твердо не желала этого, и чем дольше продолжалась война, тем меньше она в состоянии была бы заплатить.
Я указал, что нет никакой возможной аналогии между их случаем и случаем Германии в войне с Францией, который они любили цитировать. Немцы удерживали Париж и половину Франции и отказались от значительной территории вместо контрибуции, в то время как японцы все еще находились за много тысяч миль от Москвы и не имели территории, которую они хотели бы отдать.
Я также указал, что, по моему мнению, в то время как японцы пользовались симпатией большинства цивилизованных держав в начале и во время продолжения войны, они потеряют ее, если превратят войну в войну только для получения денег – и, более того, почти наверняка они их не получат денег, и даже если дела у них пойдут хорошо, просто окажутся к концу года с территорией, которую они не хотели, потратив огромные дополнительные суммы денег и потеряв огромное дополнительное количество людей, и все же без пенни вознаграждения.
* * *
Мирный договор был, наконец, подписан. Как это неизбежно при таких обстоятельствах, каждая сторона чувствовала, что должна была получить лучшие условия; и когда опасность миновала, каждая сторона почувствовала, что другая сторона переиграла, и что, если бы война продолжалась, она получила бы больше, чем получила на самом деле.
Японское правительство было мудрым во всем, за исключением заявления о том, что оно будет настаивать на денежной компенсации. Ни в государственных, ни в частных делах обычно не рекомендуется блефовать, если это невозможно – лично я никогда не верю в это ни при каких обстоятельствах. Японский народ был введен в заблуждение этим блефом своего правительства; и неразумность действий правительства в этом вопросе была продемонстрирована большим возмущением японцев, несмотря на то, как выгоден был для Японии этот договор. Были возмущенные толпы в японских городах; были столкновения с полицией, и как сообщил мне американский посланник, несколько христианских церквей были сожжены.
Я полагаю, что и в России, и в Японии было чувство обиды и неприязни ко мне среди широких слоев населения. Я ожидал этого, считал это совершенно естественным и нисколько не был возмущен. Правительства обеих стран вели себя по отношению ко мне не только корректно и вполне пристойно, но и с большой вежливостью и полным признанием хороших результатов того, что я сделал; и, по крайней мере, в Японии, я полагаю, лидеры нации искренне чувствовали, что я был их другом.
Я, конечно, изо всех сил старался быть другом не только японского народа, но и русского народа, и я верю, что то, что я делал, было в интересах обоих и всего мира в целом.
В ходе переговоров я пытался заручиться поддержкой правительств хотя бы одной страны, дружественной России, и еще одной страны – дружественной Японии, для содействия установлению мира. Но я получил помощь лишь от императора Германии. Его посол в Санкт-Петербурге был единственным послом, который помогал американскому послу г-ну Мейеру в деликатных и сомнительных моментах переговоров. Г-н Мейер, который был, за исключением г-на Уайта, самым полезным дипломатом на американской службе, оказал буквально неоценимую помощь, настояв на том, чтобы лично встретиться с царем в критические периоды сделки, когда я уже не мог успешно действовать через представителей царя, цели которых часто противоречили друг другу.