Беда в том, что наша политика склонна идти зигзагами, потому что разные слои нашего народа в разное время оказывают неодинаковое давление на наше правительство.
Один класс наших граждан требует договоров, которые невозможно заключить и невозможно выполнить; другой класс не возражает против принятия этих договоров, пока нет конкретного случая, к которому они применимы, но немедленно требует вето на их применение, когда действительно возникает такой случай.
Одной из наших основных доктрин является свобода слова, что означает свободу слова как об иностранцах, так и о самих себе; и поскольку мы пользуемся этим правом с полным отсутствием ограничений, мы не можем ожидать, что другие страны будут считать нас безвредными, если в крайнем случае мы не сможем подкрепить наши собственные слова делами.
Один класс наших граждан потворствует обещаниям сделать все для иностранцев, другой класс оскорбительно и неуместно оскорбляет их; и трудно сказать, какой класс сильнее искажает трезвое, уважающее себя суждение американского народа в целом.
Единственное надежное правило – обещать мало и добросовестно выполнять каждое обещание; «говорить тихо и носить большую палку».
Первостепенная необходимость для нашей нации – как, конечно, и для любой другой нации – состоит в том, чтобы определенно решить, чего она хочет, и не пытаться следовать несовместимыми друг с другом путями. Если эта нация согласна быть Китаем Нового Света, тогда и только тогда она может позволить себе покончить с флотом и армией.
Если она удовлетворится отказом от Гавайев и Панамского канала, прекращением разговоров о доктрине Монро и признанием права любой европейской или азиатской державы диктовать, какие иммигранты должны быть отправлены и приняты в Америке, и будет ли им разрешено стать гражданами и владеть землей – почему бы и нет, если Америке нечего об этом сказать и она хранит молчание в присутствии вооруженных чужаков – тогда она может отказаться от своего военно-морского флота и согласиться решать все вопросы любого рода с любой иностранной державой.
В таком случае она может позволить себе провести свое свободное время в непрерывном раунде празднования всеобщего мира и о самодовольства тем, что заслужила насмешки всех народов, не отказавшихся от мужественности. Те, кто выступает за такую политику, не занимают высокого положения. Но, по крайней мере, их позиция понятна.
Однако совершенно непростительно пытаться сочетать неподготовленную руку с необузданным языком. Глупо пытаться упразднить наш военно-морской флот и в то же время настаивать на том, что у нас есть право применять доктрину Монро, что у нас есть право контролировать Панамский канал, который мы сами вырыли, что у нас есть право удерживать Гавайи и предотвращение захвата Кубы иностранными государствами и право определять, какие иммигранты, азиатские или европейские, должны прибывать к нашим берегам, и условия, на которых они должны быть натурализованы, могут иметь землю и пользоваться другими привилегиями.
Мы богаты и не склонны к милитаризму, но в международных делах мы близоруки. Но я знаю своих соотечественников. В глубине души их характер таков, что они не будут постоянно терпеть несправедливость по отношению к ним. В долгосрочной перспективе они не допустят ни оскорблений своей национальной чести, ни ущерба своим национальным интересам. В таком случае им не мешало бы помнить, что самый верный способ вызвать катастрофу – быть одновременно богатым, агрессивным и безоружным.
На протяжении семи с половиной лет, что я был президентом, я без колебаний проводил единую последовательную внешнюю политику, политику подлинной международной доброй воли и учета прав других и в то же время постоянной готовности.
Самые слабые нации знали, что они, не меньше, чем самые сильные, были в безопасности; и сильные, и слабые также знали, что мы обладаем как волей, так и способностью защитить себя от несправедливости или оскорблений со стороны кого бы то ни было.
* * *
Именно при моей администрации Гаагский трибунал был спасен от превращения в пустой фарс. Он был создан совместным международным соглашением, но ни одна держава не пожелала прибегнуть к нему. Те, кто его создавал, осознали, что ему грозит опасность превратиться в просто бумажный суд, так что он мог бы вообще никогда не появится на свет. Мсье д’Эстурнель де Констан особенно остро осознавал эту опасность. В переписке и в личных беседах он убедил меня в необходимости фактически применять арбитраж Гаагского трибунала. Я искренне симпатизировал этим взглядам.
По рекомендации Джона Хэя мне удалось добиться соглашения с Мексикой о передаче спорного вопроса между двумя республиками в Гаагский трибунал. Это было первое дело, когда-либо переданное в него. За ним последовало множество других и оно определенно утвердило этот суд как великий международный трибунал мира.
По взаимному согласию с Великобританией, по решению совместной комиссии, членами которой были сенаторы Лодж и Тернер и госсекретарь Рут, мы смогли мирно урегулировать вопрос о границе Аляски, единственный вопрос, оставшийся между нами и Британской империей, который невозможно было разрешить путем дружественного арбитража, – и он устранил последнее препятствие на пути к абсолютному согласию между двумя народами.
Мы оказали существенную услугу в удовлетворительном завершении переговоров в Альхесирасе по Марокко. Мы заключили с Великобританией и с большинством других великих наций арбитражные договоры, в которых конкретно согласовывался арбитраж по всем вопросам, и особенно по толкованию договоров, за исключением вопросов, затрагивающих территориальную целостность, национальную честь и жизненно важные национальные интересы.
Мы заключили с Великобританией договор, гарантирующий свободное использование Панамского канала на равных условиях для судов всех стран, оставляя за собой право охранять и укреплять канал, а следовательно, контролировать его во время войны.
В соответствии с этим договором мы были обязаны урегулировать вопрос о плате за проезд по каналу для прибрежного движения между западным и восточным побережьями Соединенных Штатов. Я считаю, что американская позиция в отношении этого вопроса правильная; но я также считаю, что в соответствии с арбитражным договором мы обязаны были передать дело в арбитраж ввиду утверждения Великобритании – хотя я считаю это неразумным утверждением – что наша позиция несостоятельна.
Я решительно не верю в заключение универсальных арбитражных договоров, о соблюдении которых ни создатели, ни кто-либо другой даже на мгновение не мечтали бы. Я не менее решительно настаиваю на том, что наш долг – соблюдать ограниченные и разумные арбитражные соглашения, которые мы уже заключили. Важность обещания заключается не в его даче, а в его выполнении; и худшая из всех позиций, которую может занять нация в таком вопросе, – это готовность давать невыполнимые обещания. Невыполнение данных обещаний, которые могут быть выполнены –