– За таким столом да хоть бы хлеба кусок и каши чугунок.
Глядь! Появились прямо перед ней чугунок каши, небольшой совсем, но ладный и тяжелый, от чугунка пар идет, а в каше кусок маслица тает, и хлеба краюшка рядом лежит. Черная, крупной солью поблескивает. Такой хлеб матушка пекла, пока не заболела.
Удивилась Василиса, но глазами хлопать некогда было. В животе заурчало, не будь она одна тут, стыда бы не обралась!
А так поклонилась только и за ложкой потянулась.
– Благодарствую, хозяин, благодарю и хозяйку, – произнесла она, рассудив, что вряд ли Кощей сам хлеб печет и кашу варит. Хоть и царапнуло от этой мысли в сердце что-то.
Что она возомнила, Василиса и сама не знала. А почему-то привиделось ей, будто службу она в хоромах сослужит: приберет их чисто, вымоет с ключевой водой, отскребет с речным песочком, наготовит снеди разной да накормит Кощея. Смилостивится тогда навий царь и даст ей огонек и дорогу домой укажет.
На деле же хоромы выглядели ухоженными, а хозяева и сами ее накормить сумели. Первую ложку с маслицем Василиса куколке отложила, а потом и сама за еду принялась. Хоть и голодная, а ела неторопливо, оттого и не подавилась, когда голос за спиной раздался, мягкий и басовитый, точно кота матерого мурчание.
– И тебе на добром слове спасибо, красна девица, только нет под этой крышей хозяйки.
Василиса чуть ложку расписную не выронила. Соскочила с лавки, давай головой мотать да озираться. И не видит никого! Даже ворона нет, только она, скатерка да куколка.
– Кто ты? Покажись! – попросила Василиса и торопливо добавила: – Коли страшен – не напугаюсь я, коли хорош собой – не засмущаюсь! Покажись!
Василиса даже язык прикусила до крови. Вот чего у нее про «хорош собой» вылетело? Не может про Кощея перестать думать? И очень зря! Он же бессмертный! Кто его знает, сколько лет он такой молодой и красивый! Может, это вообще морок: ягодки те были не малиной вовсе, вот ей и кажется всякое.
– Я бы показался, красна девица, но не обессудь, запрещено мне без спросу показываться. Зато и помешать тебе не смогу, если ты чего задумаешь!
Удивилась Василиса, даже язык, и без того прикушенный, кашей горячей обожгла.
– Это что же я задумать могу? – С пустым местом говорить было и жутко, и забавно. Чтобы не бояться, Василиса вообразила, что у Кощея тоже куколка есть и под лавкой прячется. Только Кощей ее вопросами расшевеливает, отдыхать не дает.
И до того смешно стало, как представила она Кощея с куколкой, что едва от улыбки удержалась.
– А что обычно девицы задумывают, стоит им к Кощею попасть? – растерялся голос. – Прочь бежать, да так, чтобы не догнал Кощей. Золото, камни самоцветные унести с собой или платья бархатные и сапожки сафьяновые. А некоторые и убить его мечтают.
Василиса даже есть перестала.
– Я сама сюда пришла, – рассудительно произнесла она. – Чего мне сбегать до поры? А хозяина обокрасть, что под крышу дома завел и хлеб-соль предложил… Ну и девицы у вас тут бывают, как я погляжу!
Голос молчал так долго, что Василиса решила, что он и вовсе ушел. Съела все до крошечки, ложку в чугунок положила да руками всплеснула.
– Убрать бы со стола, да не знаю куда. И водицы студеной бы напиться, – вздохнула она.
И тотчас исчез чугунок, а появился ковш. Вода в нем была чистая-чистая и студеная – зубы заломило. Но Василиса только обрадовалась. Напилась, куколку свою умыла да оглядела, ладно ли все у нее? А у куколки и кокошник сбился, и кончик косы растрепался!
Снова поклонилась она столу, и исчез ковш, а сама Василиса села кукольный наряд поправить да кончик косы переплести.
– Зачем ты скатерке кланяешься? Она самобранка, что ты скажешь, то и приготовит, – раздался тот же голос из-за спины. – А ты и разносолов никаких не попросила, и сбитней ягодных, и квасов хмельных.
В этот раз Василиса не вздрогнула, не обернулась, только плечами пожала.
– Мне доброго слова никому не жаль, – пояснила она. – А разносолы мне да квасы хмельные без надобности. Накормили, напоили – и спасибо.
Снова замолчал голос.
– И уйти не хочешь? – спросил, когда она уже куколке косу доплетала.
– Хочу, чего мне не хотеть, да только с огоньком и с разрешения хозяина. – Василиса расправила тоненькую ленту и ниже голову опустила, чтоб не увидел невидимый Кощеев слуга, как глаза ее блестят. Непривычна она лгать была, а солгала так, словно масло по сковородке горячей прокатилось.
Может, и сбежала бы она, Кощея увидав, да только чуяла проверку во всем этом, и вспомнилась матушка, которая всегда говорила: «Проверять твою кротость люди будут, не поверят с первого раза. А ты им и не мешай. Ты лучше других себя знаешь».
– Василиса, – голос теперь прямо за спиной раздался, даже затылок защекотало, словно глядел туда кто не отрываясь, – дозволь твою косу переплести, как ты свою куколку обиходила. Устала ты уже, самой сил не достанет.
Хотела возмутиться Василиса, как же так, чтобы незнакомец какой ее волос касался, но после еды в сон клонить начало, и Василиса, снова куколку к себе прижав, кивнула. Дозволила.
Споро чужие ловкие пальцы косу ее расплели, от мусора, листочков и веточек избавили, гребнем сперва редким, потом частым от кончиков сначала, а потом и от темени прошлись. С каждым взмахом гребня сильнее слипались глаза Василисы, как она не силилась сидеть прямо, а клонилась к столу.
Пальцы уже за плетение принялись, а Василисе снилось, что ходит она по хоромам Кощеевым, да не одна, а с самим хозяином. И не боится его нисколечко: ни глаз разноцветных, ни ногтей, на когти похожих, ни паутинки на висках. Да и Кощей во сне ведет себя иначе. Под руку ее берет, свои хоромы показывает. Каждую светелку, каждую башенку, терем светлый, клети темные.
– А здесь царевны томятся, когда у меня гостят, – показывал Кощей светелку. – Наряды смотри какие, Василиса. Камнями убранные, золотом и серебром расшитые. Хочешь в светелке… потомиться? Как царевна жить будешь, с золота есть, в золоте купаться. А всего делов – в окошко смотреть да царевича поджидать.
Засмеялась Василиса. Во сне легко быть смелой!