Я легонько взял Дэну за подбородок и, повернув ее голову, заставил взглянуть мне в глаза. Я смотрел на нее, пока она не вспыхнула и не отвернулась. Да, она действительно думала то, что говорила. Новый взгляд на жизнь? Удар по голове может напрочь выбить из нее любовь. Когда на вас смотрят таким потухшим, безразличным взглядом, рассчитывать не на что. Теперь я понял, что подсказывала мне интуиция.
— Не стоит тебе здесь оставаться, — продолжила она. — Я хочу сказать, что сама сумею о себе позаботиться. Со мной все будет в порядке, это точно. И я очень хочу поблагодарить тебя за все. Мне так жаль, что я… заставила тебя тешиться несбыточными надеждами и…
— Ты ведь можешь по-прежнему говорить со мной честно, правда?
— Конечно.
— Как ты отнесешься к тому, чтобы я приходил сюда и навещал тебя, Дэна?
Какое-то время она колебалась, потом чуть вздернула подбородок.
— Я боюсь этого, Трэвис. Мне ужасно жаль, но это напоминает мне о вещах, которые я хотела бы забыть…
Что ж, в таком случае единственное, что нам оставалось, — это соблюсти ритуал прощания. Помимо обсуждения деталей и распоряжений, как поступить с ее вещами, и моего обещания прислать к ней сиделку, чтобы та отвезла ее назад в палату, в ритуал этот вошел и обмен рукопожатиями. Вот так, Макги, герой-любовник! А ведь это единственная женщина, которую я хотел бы удержать. Точнее, нет, не эту. Эту я просто не знал. Единственную женщину, которую я хотел бы удержать, убила Улка на пути к собственной гибели. А эта Дэна хотела забыть ту Дэну. И, черт возьми, скоро забудет. Так что, дружок, пожми руку своей возлюбленной, попрощайся и постарайся при этом не заметить, что она пытается скрыть явное облегчение.
В понедельник днем такси доставило меня к чугунным воротам перед резиденцией Лайзы Дин. Кореец распахнул их. Затем служанка провела меня в дом и тут же исчезла. В доме было так же тихо, как в тот раз, когда я приезжал сюда с Дэной. С огромных портретов на меня чувственно взирала из полумрака комнаты Лайза Дин.
Послонявшись по комнате, я бренькнул по паре клавишей белого с позолотой пианино. Лайза Дин стремительно вошла в комнату в черных трикотажных брючках и белой шелковой блузе навыпуск — очень эффектный наряд в сочетании с золотисто-рыжими волосами, на фоне комнаты, расцвеченной черно-бело-золотистыми красками. На ногах у нее были белые пушистые домашние туфли, в руке — белый конверт. Поспешив ко мне, она приподнялась на цыпочки, поцеловала меня с наигранной очаровательной застенчивостью милого ребенка и, взяв за здоровую руку, подвела к огромной кушетке в тени алькова.
— Как поживает наша дорогая Дэна? — поинтересовалась она.
— Ей значительно лучше.
— Когда же она сможет приступить к работе? Мне она так нужна, я просто в отчаянии!
— Какое-то время она будет нуждаться в отдыхе.
— Макги, милый, повлияйте на нее. Скажите, что Лайзе она так нужна, ну просто невозможно как!
— Передам ей это при первом же удобном случае.
— Ну, вы просто душка! А как насчет тех фото, что я вам отдала в Майами?
— Я уничтожил снимки, сделанные по моему заказу, там ваше лицо замаскировано. Когда вернусь, уничтожу и те, другие… если только вам они не нужны.
— Боже, да я их видеть не желаю! Милочек, а крошка Богенто, говорят, здорово того. Если бы он попробовал выстрелить из своей ржавой пушки, ему бы самому руку оторвало. Его собираются поместить в психушку.
— Итак, все в вашей жизни утряслось и пришло в норму, мисс Дин. И вы сможете теперь выйти замуж за своего милого друга. Примите мои поздравления. Это вы мои денежки держите?
Она протянула мне конверт. Неловко раскрыв его, я обнаружил, что он совсем легонький, а внутри — всего-то десять тысяч, и ни центом больше. Но не успел я и рта раскрыть, как она уже повисла на мне, смеясь и поддразнивая, со словами:
— Ну же, миленький, будьте реалистом, в конце концов! Я же оплатила вам ваши путешествия и вдобавок прикомандировала к вам такую милую, очаровательную девушку. Вы пережили такие восхитительные, волнующие приключения, и все за мой счет. В самом деле, я же не мешок с деньгами, дорогуша. И налоги — просто фантастические! Нет, правда, когда вы все это обдумаете, то поймете, что для вас все прекрасно сложилось, а кое-кто из моих советников считает, что я вообще просто с ума сошла, решив столько вам отвалить. — Произнося все это, она взяла деньги у меня из руки и засунула их во внутренний карман моего пиджака, собираясь по горячим следам, не отходя от кассы и со знанием дела заняться мной, поспешно одарив меня несколькими поцелуями и при этом искусно демонстрируя все свои соблазнительные выпуклости. Она ловко орудовала маленькими ручками, весьма убедительно обдавая меня жаром своего дыхания, и, изображая растущее возбуждение, поглаживала меня по колену. Ничего не скажешь — за работой мастер, причем за работой, в которой она знает толк, опираясь на приобретенное в ходе всего предшествующего опыта своей жизни знание природы самца и совершенно убежденная, что стоит мужика как следует быстренько встряхнуть, и он в эйфории покинет ее и не станет обращать внимание на то, что его обсчитали, — слишком он будет счастлив, чтобы горевать о подобных мелочах. Она уже начала вылезать из своих мягких трикотажных брючек, одновременно легонько прижимаясь ко мне, желая таким образом уложить меня спиной на большую кушетку под собственным портретом.
Подняв здоровую левую руку между нами и раскрыв ладонь на уровне ее груди, я внезапно резко выпрямил руку, отбросив Лайзу, словно катапультой, назад. Предпринимая бесплодные попытки уцепиться за что-нибудь, она проскользила по гладкому жесткому полу, приземлилась на белый пушистый коврик и прокатилась на нем, как на санях, аж до очередного собственного портрета, на котором чрезмерно сентиментальный художник выписал ее лик в окружении светящегося нимба.
Волосы выбились из прически и закрыли ей часть лица. Она вскочила, рывками натягивая трикотажные брючки на белые трусики.
— Какого черта! — взвизгнула она. — Господи Иисусе, Макги, вы мне чуть копчик не сломали!
Неторопливо поправив повязку, я направился к двери.
— Ну что ж, крошка Ли, — произнес я. — Я возьму этот скудный гонорар. И вам нет нужды пытаться его подсластить. Для вас это не будет ничего значить, а для меня — и того меньше.
И вышел, а вдогонку мне неслись трехэтажные фразы и стадо фарфоровых слоников —