– Значит, Тураллан, не в силах выведать у Ании интересующую его правду, просто-напросто выдумал эту историю, чтобы не выглядеть полным слабаком?
– Верно.
– А гномы? – задал новый вопрос Руд. – Анию сопровождало несколько сынов Марина.
– Они ушли. И уже давно.
– Куда? – быстро спросил Руд.
– Я почем знаю? Не докладывали. Извини.
– А как же письмо для них? Ания взяла его и сказала, что передаст.
– Ну и чего ты тогда распереживался, дурья твоя башка. Раз обещала, значит, найдет способ известить их.
– Так, – подала голос Эрмитта. – Это все очень интересно, но мне-то что теперь делать?
– Ясно что, – Тонарга, улыбнувшись, посмотрела на нее. – Искать дальше.
– Но магистр Адои сказал… Он же видел этот самый нерв. И сказал, что он мертв.
– У тебя есть два пути. Первый – смириться с тем, что ты уже знаешь, и продолжать жить так, как есть. В конце концов, никто не говорит, что старик Адои неправ. Я лишь сказала, что он может ошибаться.
– А второй путь?
– Второй лежит к магу-наймиту по имени Сердоран, который стал магистром уже в юные годы. Чего он добился в целительной ветке магии сейчас, стоит лишь догадываться.
– Где он? – Эрмитта подняла глаза на Тонаргу.
– В Сатонии.
Руд удовлетворенно кивнул:
– Это нам по пути.
Кувырок. Выход, присед и подкат.
Отвыкшее от тренировок, изнеженное долгой болезнью тело не просто ноет – кажется, что трещит по швам. Зажатые мышцы, скованные суставы с трудом начинают работать всерьез, по-настоящему.
Он бросает короткий взгляд на две увесистые палки с привязанными к ним крестовинами: подобие тренировочных мечей. Тяжелее обычного почти в два раза. По-хорошему, лучше начать с более легкого, но Периндок прав: он, Дорх, выздоравливает, и время начинает играть против него. Необходимо как можно скорее набрать силу и уходить. Иначе он рискует. И не только своей жизнью.
Хорошо, когда надорванное брюхо отказывается принимать что-либо, кроме жидкой каши из семян и травы. Но он человек. В его природе мудрым Богом заложена потребность в мясе. И сейчас, когда организм поправился, он, может статься, начнет требовать свое. Недополученное за столь долгий срок.
Мясной горячий бульон, да с травками лонамира и керпа, говорят, ставит на ноги после любой хвори. Как долго он сможет контролировать себя, пока однажды не сожрет ту же Ликси?
Да и его бескорыстное желание помочь этой девчонке… Пока что все тихо и никто не услышал, как она целыми днями ходит и бормочет тот бред, что он наговорил ей. А вот если проведают, то решат все по своему усмотрению.
Одно дело – терпеть чужака, чуть было не сдохшего возле деревни. Дед прав: миску снеди да лежанку найти всегда можно. Что с того? Жить не мешает.
И совсем другое дело, когда начинаешь распространять среди детей свои привычки и взгляды. Сие есть дело для любого народа страшное. У каждого свой дом, свой порядок, и чужого через порог им не надобно. Так что, может статься, ох как не обрадуются местные, когда услышат бормотания Ликси.
Можно будет объяснить, но станет ли девчонка после разъяснений продолжать начатое?
– Долх!
Правое плечо уходит вниз. На мокрой от пота спине остается россыпь сухой травы, песка и мелкого подножного мусора. Выход из кувырка заканчивается стойкой. Скользящее смещение вбок, уход от линии воображаемой атаки. Очередной кувырок. Выпад. Удар ножом.
– Долх!
– Привет…
Имя девчонки остается невысказанным. Человек с замершим сердцем смотрит на бледное, напуганное лицо, видит куда-то подевавшиеся веселье и неугомонность. Она не бежит к нему. Стоит, вытянувшись в напряжении.
– Ликси! – через мгновение он оказывается рядом. – Что случилось?
– Я хотела, как ты… – выдержка наконец дает сбой, и лицо расплывается в реве. Страх побеждает. Ликси вынимает правую руку из-за спины: глубокий порез от ножа сочится кровью. – Я хотела, как ты!
Глава девятнадцатая
Более недели спустя. Приграничные земли штата Сатония.
Изношенные подошвы мерно выбивали пыль из дороги. Белая ее лента, местами густо заросшая травой, стелилась впереди, чуть заметно изгибаясь. Далее, ближе к горизонту, изгибы и петли делались куда заметнее. Отчетливо опоясывали основания укрытых темно-зеленой травой холмов. Брали в окантовку один из берегов широкого пруда со стоячей, хмурой от нависающих туч водой.
А вместе с дорогой стелились под равномерный шаг усталых ног зарожденные свободным временем мысли.
Почему именно ветви магических умений? Почему, скажем, не направления?
Возможно, самые древние маги, которые строили столицу Свободных земель, уже тогда предполагали, что стоит назвать именно так? Ведь что есть, по сути своей, направление, как не та же самая дорога? Идешь ты по ней в одну сторону. А если хочешь ее сменить, придется возвращаться назад, к начальной точке своего пути. Получается, все твои силы и время вроде как впустую потрачены. И что ты станешь делать, если уже нет ни сил, ни жизни на вторую попытку?
Можно искать новую дорогу. Можно продолжить путь вперед, до какого-то момента, пока не повстречаешь развилку или перекресток. А там уже меняй свое направление.
А ежели подобное не встретится вовсе? Если не получится найти иной путь? По бездорожью идти станешь? Так к чему тогда все это может привести? Ноги собьешь или голову потеряешь?
Выходит, что так. Мысль интересная. И даже вполне красиво изложена – для внутреннего рассуждения.
Вероятно, древние маги изначально подозревали, что на каждом из двух доступных для понимания путей можно сыскать множество ответвлений. А посему нарекли их ветвями: мощное основание – и разбегающиеся в стороны молодые отростки. И все это ветвится совершенно непредсказуемо. Вон как этот самый Тураллан с Адои. Отошли от основы своей ветви, дали собственный отросток. Пусть кривой и пока чахлый. Старуха права: только время покажет, выйдет ли что хорошее из этой затеи.
А перед глазами ветвятся зеленые побеги, расходятся от двух толстых веток, охватывают гибкими сучьями Калантор, Свободные земли, континент, весь Йос. И нет уже на всей планете такого места, на которое не легла бы тень листика. Зеленый и яркий мир. Дышит величием и покоем, как камень стен магического города.
А что происходит с другой стороны? Ветки ветками, но ведь они должны идти к одному стволу древа. Так заложено Богом. Но если