– А это тогда на что? – Персаль показал в сторону засеянного поля. – Зря, что ли, на своей земле спину гнем?
– Так и будем гнуть дальше. К зиме получим свое. А избыток в хозяйстве не пропадет. Его ж сразу в дело пустить можно. Кто ж от свежего хлеба откажется?
В итоге все согласились. Даже дед Осгод, второй из выживших жителей той, старой деревни.
Персаль хотел сказать, что вместо обмена надо бы встретить эту серую гниль топорами да вилами. Что врагами они были и будут до конца жизни. Что и Рунап, и все остальные либо слишком рано забыли то зло, что принесли с собой ратусы, либо просто не видели его так, как пришлые. Хотел сказать, что если бы каждый потерял в той войне любимого человека, то сейчас по-другому смотрел бы на этих выродков Бездны.
Хотел, но не сказал. Махнул рукой только, развернулся и ушел, дав себе зарок ни с кем более в разговор не вступать.
А ведь еще день назад думал, не перебраться ли жить поближе. Нет уж! Так и останется на отшибе. В Бездну вас, соседушки!
К нему, конечно, приходили. Звали забрать свою часть муки, которую сообща было решено разделить между домами, да только Персаль послал их всех.
И вот теперь, забыв обо всем, он несется напрямик через поле…
В разгорающемся свете пожара на глаза попалась маленькая фигурка мальчишки. Тот бежал со всех ног прочь от деревни навстречу Персалю. Должно быть, заметил его первым. Крупная серая тень, возникшая сбоку, пронеслась наперерез ребенку. Сшибла его с ног и, проскочив еще несколько метров, развернулась. Бросилась на оглушенного ударом мальчишку. Матерый, откормленный гип, домашний зверь, подготавливаемый к осеннему убою, вцепился зубами в бок ребенка. Рванул его на себя, стараясь укрыть добычу от своего сородича. Не удалось: толстая самка, подскочив сбоку, вцепилась в голову ребенка. Рванула на себя.
Вжавшись в землю, онемевший от ужаса Персаль смотрел на эту не укладывающуюся в сознании картину. Чтоб домашние гипы вот так нападали на человека?!
Самец поднял окровавленную морду, повернул маленькие, заплывшие жиром глаза в сторону Персаля. Громко вдохнул плоским носом воздух.
Мужчина замер.
Что бы ни почувствовал или ни услышал сейчас гип, это привлекло и внимание самки. Та, оставив попытки разгрызть детский череп, сделала вперед несколько шагов. Замерла, уставившись в сторону Персаля, с ужасом смотрящего на то, как спустя мгновение две здоровенных туши, дико взвыв, бросились прямо на него.
***
– Что он сказал? – в сиплом голосе Эрмитты звучали слезы.
– Сказал, что твой нерв умер и что Калантор тут бессилен.
Девушка опустила голову в подставленные ладони:
– Это нечестно. Нечестно! Почему я?!
– Ой, да кого вы слушаете-то? – старуха, назвавшаяся Тонаргой, усмехнулась и положила морщинистую ладонь на плечо Эрмитте. Та, оторвав от ладоней заплаканное лицо, с удивлением уставилась на нее. – Вы тут люди чужие, всего знать не можете. Но, детка, этот старый дуралей Адои и молодой Тураллан вовсе не являлись для тебя единственным спасением.
– Поясните.
– Да чего пояснять-то? – Тонарга усмехнулась. Протянула руку к чашке с горячей водой, отпила. – Слишком высокого мнения они о себе. Нет, – тут же исправилась она, – Адои в свои лучшие годы был выдающимся магом, способным исцелять многие и многие недуги. И действительно сложные. В Каланторе до сих пор ходит рассказ, как он прирастил практически оторванную голову одному из своих учеников. А ведь там и кровобегущие сосуды, и нервы… Великий был маг. Но – был, – Тонарга развела руками. – За последние несколько лет его мозг значительно постарел, а организм уже не может так легко принимать сок катамфе. И что же оставалось делать некогда отличному целителю, к тому же имевшему вполне заслуженную гордость? Только искать способ продлить свои навыки. Во что это вылилось, вы уже догадываетесь. Не скажу, что потрошение трупов столь уж необходимо для совершенствования целительной ветви магии, до этого прекрасно обходились и так. Но старик своими экспериментами действительно делает весьма интересное дело. А время покажет, будет ли оно полезно в дальнейшем. И вообще, кто окажется прав.
– Но ведь он… они режут не только трупы, – Руд посмотрел на Тонаргу и перевел взгляд на замершую девчонку.
– Что? – Эрмитта удивленно смотрела на сатонца.
– Ходят и такие разговоры, – Тонарга засмеялась. – Но в этом есть правда лишь отчасти. Ни один маг целительной ветви в здравом уме не причинит вред человеку. А Адои в здравом уме, это уж как пить дать. Расскажу то, что знаю сама. Несколько раз он и его ученики брались за исцеление безнадежных больных, с родичами которых был установлен договор: в случае подтверждения безысходности еще живые тела будут использованы для изучения. По сути своей, ни тем, ни другим существенной разницы уже нет. Дело лишь в личных предпочтениях. Это то, что знаю лично я. Но многие ученики Адои и последователи его метода уверены в том, что старый дуралей проворачивает действительно страшные вещи, – Тонарга вновь засмеялась. – В том числе и ваш новый знакомый. Хороший мальчик. Честолюбив, умением своим хорошо владеет. Ищет во всем совершенство. И даже порой совершает удивительные дела. Но он никогда не станет таким же великим, как Адои. Вот и страдает, бедняга. Выдумывает разные небылицы да наговаривает на знакомых.
– То есть, его слова о том, что в Свободных землях запрещено смотреть мысли других магов…
– Вранье, – Тонарга махнула рукой. – Смотри, сколько вздумается. Другое дело, надо ли тебе это? Ведь такое можешь узнать, что и сам не обрадуешься. Да и не по чести сие занятие. Чужие письма читают тоже не от чистого сердца. Так ведь?
– А почему тогда он не смог прочитать мысли Ании? – Руд поднял глаза на Тонаргу. – Он же по дороге смог понять, о чем думал я. Пусть и говорит, что на многое его сил не хватает. Неужели мысли о Тине были много слабее моего желания увидеть Калантор?
– Не могу тебе ответить, – старуха подобралась, положила руки на стол и сплела пальцы в замок. – Но вот то, что знаю я. В свое время юная Ания, будучи еще магом, училась у магистра Слирда. А тот, незадолго, до возвращения своей ученицы в Калантор, был награжден одним из государей величайшим самарантом за помощь… которая вас, дети, не касается. Скажу лишь, что подарен ему был сам камень Ултерха. Его носитель, как известно каждому магу, делается полностью невосприимчивым к действию разрушающей ветви магии. Камень этот Слирд потом, по его собственным словам, потерял. Хотя такого за ним