– Ошибаешься, Джастин, ты тоже влюблен, и влюблен по уши.
Джастин без малого два часа провел в клубе, прежде чем понял, что игра его совершенно не интересует, несмотря на огромную сумму, которую поставил. Быстро избавился он и от хорошенькой проститутки, которая, усевшись к нему на колени, мурлыкала на ухо всякие нескромности. И то и другое было совершенно на него непохоже.
Черт возьми! Сидеть здесь и просаживать деньги, потому что не следил за игрой, несусветная глупость. Он сложил сданные ему карты и пошел на балкон проветриться.
Джастин подошел к балюстраде, оперся локтями на холодный камень и уставился в темноту, а потом закрыл глаза и выдохнул. Черт подери, что с ним такое?
В ушах у него звучали весь вечер слова сестры: «Ты влюблен по уши», и он опасался, что будет слышать их до конца дней.
Он быстро выбросил их из головы, когда выходил из дому, но теперь пришлось задуматься: что, если это правда?
Нет, это не может быть правдой, верно? Но если это не правда, то что за чувство преследует его каждое мгновение: сожаление, вина или леденящий душу страх, что он больше никогда не увидит Медлин?
Неужели любовь?
Именно из-за нее с ним все не так? Это любовь так на него действует? В свое время Эджфилд ему сказал, что любовь меняет жизнь. Джастин тогда подумал, что это отлично. Для Эджфилда. В итоге он женился на его сестре, потому что всегда хотел жениться по любви, но в планы Джастина никогда не входило влюбляться: любовь не для того, кто поклялся, что никогда не причинит женщине той боли, которую отец причинил матери.
Все казалось довольно простым. Единственный способ никому не причинять боли – это не влюбляться самому и не позволять никому влюбляться в тебя. Вот только он уже причинил боль Медлин. Когда он указал ей на дверь, в ее глазах стояли слезы. Она, конечно, тоже была зла, и он не винил ее за это, но и боль он тоже видел – может потому, что она влюбилась в него?
Не по этой ли причине он не переставал думать о ней, его больше не привлекали утехи, которые некогда были целью жизни? Неужели он влюбился? Вероника, похоже, была в этом убеждена. А еще его преследовали другие ее слова: «Почему ты думаешь, что будешь таким же, как отец?»
Джастин никогда не думал, что может быть таким. Еще подростком он приобщился к лондонским удовольствиям и с тех пор ни разу не оглянулся назад, не мог устоять перед искушением. Отец вновь и вновь твердил ему, что они похожи как две капли воды. Но неужели Вероника права?
Конечно, это правда: он не такой, как отец, они совершенно разные. Может ли Джастин на самом деле относиться к жене с любовью и уважением, если привяжется к ней? Он даже представить не мог, что способен изменять Медлин, доводить ее до слез, вести себя по-хамски, думать только об удовлетворении собственных потребностей.
Прежде чем принять какое-то решение, он учитывал мнение сестер, советовался с матерью, делал все, чтобы все в семье были довольны и окружены заботой. Отцу всегда было на них наплевать, и Джастин все эти годы полагал, что перенял от отца все худшее.
Он потряс головой и невесело рассмеялся. Вот черт! Вероника права, а сказала как раз то, что ему нужно было услышать. Однако боже упаси ей сказать, что она права. Он посмотрел на черное ночное небо и снова потряс головой. Господи боже, какой же он идиот! Вместо того чтобы указывать Медлин на дверь, ему нужно было умолять ее выйти за него замуж.
Покинув балкон, Джастин, не обращая внимания на разочарованные взгляды женщин, мимо которых проходил, направился к выходу. Ему было совершенно наплевать на игру в карты и очаровательных дам: он должен найти способ увидеть Медлин. Это будет нелегко. Он едва мог поверить, что раздумывает над этим, и как бы больно ни было в этом признаваться, ему понадобится помощь вечно сующих нос не в свои дела сестер.
Глава 31
Медди в своей просторной спальне в доме герцога Холлингсворта читала последнее письмо сестры. У нее в глазах стояли слезы, но это были слезы радости, а не горя. Молли отвергла предложение кузена Леопольда, даже при том что миссис Галифакс подталкивала ее к замужеству. Молли решила, что лучше поищет место прислуги в какой-нибудь деревенской зажиточной семье, но замуж за жуткого кузена не пойдет. Медди так обрадовалась за сестру, что с трудом сдержала эмоции.
«Я наконец-то поняла, что ты была права, Медди. Кузен Леопольд хочет лишь помыкать нами при помощи своих денег и обещаний передать имение нашим детям. Я уж лучше стану работать не разгибая спины, чем жить по его указке. Ты бы видела его физиономию, когда я ему отказала! Я сказала, что сестры Этвуд не боятся его угроз. Теперь у меня много дел, но я довольна жизнью больше, чем когда-либо, и благодарить за это нужно тебя. Все эти годы ты служила мне примером: показала, как за себя постоять, и научила жить в этом мире так, как хочется мне. Теперь ты должна обещать, что выбросишь из головы свои мечты насчет моего дебюта в Лондоне. Почему он должен быть у меня, если у тебя его не было? Займись лучше устройством собственного счастья».
Медди сложила письмо и смахнула слезу. Она всегда будет жалеть, что не устроила Молли дебют в свете, но по крайней мере сестра приняла верное решение. И права она была не только в том, что отказала кузену Леопольду. Возможно, Медди и не надо жертвовать своей жизнью и счастьем ради сестры, но куда ее привели попытки обрести это счастье? Влюбилась в маркиза, а тот собрался жениться и попытался откупиться от нее, выставил из дома. Все последние дни она пыталась разобраться в своих чувствах и в конце концов поняла, что действительно влюблена в Джастина, несмотря на его идиотское поведение. Она ничего не может с собой поделать, хотя и пытается взять себя в руки. Это ужасно нервирует.
Медди сунула письмо в ящик стола, и тут раздался стук в дверь.
– Прошу прощения, мисс Этвуд, но его светлость требует, чтобы вы немедля явились в гостиную, – сообщил лакей герцога, когда она открыла.
Медди судорожно вздохнула. Неужели ее опять уволят?