— Я слышала пока только сторону обвинения, — не сводя взгляда с потемневшего лица Змеева, Ева тихо ответила. — Наверняка, там всё было совсем не так просто. В любых семейных делах нет белых и чёрных тонов. Все серые.
— Обиженная русалка безумна! — мэр тут же вмешался в наш с ним диалог. — Вспомните всем известную сказку. Там, кстати, ничего не рассказывалось о принце. Каково ему было?
— Зачем тогда вы лгали сыну всю жизнь? — Ева вдруг встала из кресла, стремительно наступая на Змеева. — Что ещё вы скрываете? Может, всё вовсе не так, как вы нам рассказали?
— Это всё очень просто узнать, подняв дело в Сиятельной Инквизиции, — мэр легко выдержал её взгляд. — Есть протокол трибунала, и есть приговор. С грифом: неоспоримо виновна.
— Убийца, — произнёс тихо Илья у неё за спиной. — Жестокая и хладнокровная.
— Ты мне это говоришь? — Ева судорожно обернулась.
— Ты её защищаешь! Она убила мою мать, покушалась на меня, чуть не убила тебя, и ты её защищаешь?
Ну всё! С неё хватит. Русалка повернулась назад, устремляясь к выходу из апартаментов. Отбросила на бегу руку Ильи, пытавшегося её задержать, рванула дверь на себя, стремглав выскочив в коридор. Куда? Подальше отсюда, от всего выводка Змеёвых, от этого взгляда Ильи. От его голоса, запаха и тепла его тела.
Пролетев всё отделение, слегка замешкалась на подходе к вахтенной стойке.
— Женщина, остановись! — Еву крепко схватили за локоть горячие пальцы, рывок, и она оказалась прижата к широкой груди. Вдохнула родной, терпкий запах и отчётливо вдруг поняла, что не сможет. Жить с ним в одном доме, обедать на кухне, сидя за общим столом, спать в одной постели с тем, кто может снова в любую минуту вот так посмотреть. Как прокурор на преступницу-рецидивиста. Обвинительно и без права на адвоката.
— Зачем?! — она всхлипнула громко, решительно вырываясь. — Почему, отпусти меня, Змеев!
— Прости, рыбка, прости, — он судорожно целовал её в волосы, неловко пытаясь хоть как-нибудь удержать. — Это был просто шок, я всё ляпнул, вообще не подумав!
— Подумал? — рявкнула громко русалка, поднимая лицо василиску навстречу. — Доволен? Пусти! Я для тебя навсегда останусь лишь дочерью жуткой преступницы. Будешь смотреть мне в глаза и помнить об этом.
— Это неправда, — Илья рассеянно пробормотал, обхватив её крепко за плечи. — Да я вообще не знал свою мать! Он же манипулирует нами, неужели ты не понимаешь?!
— Нет! — Ева вдруг вынырнула из крепкого круга его рук и опрометью бросилась к двери выхода из отделения. — Не хочу тебя видеть!
— Ева, постой! — подхватив свой рюкзак с топором, Илья рванул следом.
Бежать, бежать! Совершенно неважно куда, главное — как можно дальше отсюда. На край земли, в тундру, в тайгу, к Ге в избушку, лишь бы никогда его больше не видеть, не слышать, не любоваться. Вырвать огонь дикой боли из центра души, полыхающей, словно костёр.
— Назад! — наперерез ей из палаты неожиданно выскочил старший Змеев, попытался поймать, но русалка нырнула опять гибкой рыбкой и, в два прыжка оказавшись на выходе из отделения, распахнула широкую дверь. Там, прямо в проходе, застыл рослый и статный мужчина, облачённый в светло-голубой медицинский костюм хирургического отделения. Он ошарашенно смотрел на русалку красивыми, широко распахнутыми голубыми глазами. Где-то Ева такие уже даже видела… Очень знакомые.
— Прости, сын, но я вынужден действовать! — за спиной её вдруг прозвучал голос старшего Змеева.
И спустя пару секунд в спину что-то больно ударило. На красивом лице стоящего напротив мужчины отразился непередаваемый ужас.
— Нет! — громкий крик Ильи Змеева прозвучал на далёком краю её стремительно ускользающего сознания.
— Нет! — повторил вдруг мужчина напротив. — Нет!
Русалка смотрела в лицо незнакомца, медленно и неотвратимо его узнавая. Каждое утро, идя в свою ванную и там умываясь, она видела это лицо. Тот же разрез глаз, тот же нос, аппетитные пухлые губы, высокий лоб, разноцветные волосы. Вот только цвет глаз отличался. Их гороховую зелень девушка получила от матери.
Переведя взгляд на себя, неожиданно вдруг обнаружила кровь на груди. Её что же, убили?
— Мэру плохо! — крики людей раздавались уже далеко. Эти звуки ничего для неё уже больше не значили.
Неожиданно девушка вдруг поняла, что стремительно умирает. Дикая боль разливалась по телу, заставляя его цепенеть. Пару раз трепыхнулось и остановилось несчастное девичье сердце, дыхание замерло, в уши хлынула ошеломительная тишина, глаза заливала кромешная тьма.
Мужчина напротив, наконец, сделал к ней шаг и, подхватив Еву на руки, оглушительно заорал вдруг куда-то поверх её головы:
— Стоять, мелкий Змеёныш, ко мне! Быстро бери её, быстро! У тебя всего десять секунд, ритуал я проведу уже сам, я могу, я — отец. Начинаем отсчёт!
В тот же миг подлетевший Илья был бледен до синевы, но уверен и сосредоточен. На плече рюкзак с топором, в пальцах то самое веретено.
— Брось, василиск, тебе оно вовсе не нужно! — рявкнул доктор, осторожно передавая Илье свою ношу. — Молись всем бессмертным и древним богам, чтобы вышли вы без потерь. Вон отсюда!
Гаснущим взглядом поймав глаза младшего Змеева, из самых последних сил она попыталась ему улыбнуться. Ева так перед ним виновата... Не выслушала и не попыталась простить. А теперь у них ничего не получится.
Точно уже ничего.
33. Башня
“Пока баба с печи летит, семьдесят семь дум передумает.” В. И. Даль. Загадки русского народа.
— И зачем с ней так носятся? — довольно громкий голос неприятно ударил по темечку.
Еве мучительно захотелось привстать и заткнуть пасть говорящему. Чем-нибудь поувесистей. Утюгом, например. Старым, тяжёлым, чугунным. У Ге в её архаичной избушке такой стоял на приступке у печки. И норовил упасть на ногу Еве. Как больно… Голова будто ватная. Во рту сухо и гадко.
— Король лично приказал обихаживать эту ведьму, — в отличие от первого нарушителя тишины, неприятно скрипящего женским контральто, мужчина, стоявший по левую руку от Евы, говорил тихо и внятно. — И чтобы ни волоса не упало с её головы.
— Всё равно я не понимаю… — омерзительная бабёнка не унималась. — Зачем повелителю