– Нет, Берси! – с мольбой продолжал Торлейв, слегка касаясь его плеча. То, что Бер смотрел на него почти с такой же злобой, как на самого Игмора, ранило его, но он был уверен, что нашел истинный путь, хоть это и причиняет боль ему самому. – Улеб тоже был христианином. Христиане не рождаются заново, поэтому и месть за них не имеет смысла.
– Месть имеет смысл для чести оставшихся в живых! – Бер отодвинулся, чтобы сбросить его руку. – Я от своей не отступлю. Не для того я погода гонялся за этим угрызком, чтобы пятиться, когда он наконец-то загнан в угол!
– А как же Дединка? Если мы не пообещаем ему жизнь, он вовсе не будет драться, и она погибнет там вместе с ним! Сейчас нужно вызволить ее, а чтобы разобраться с Игмором, у нас будет потом вся жизнь! Ну, Берси, у тебя ведь тоже есть невеста, ты не можешь быть таким жестоким, когда от тебя зависит судьба девушки!
Бер отвернулся, тяжело дыша. Его бесила мысль о пощаде для Игмора, но он видел, что для его брата эта пощада жизненно важна.
– Так она… это твоя невеста? – пробормотал он. – Ты не сказал. Я думал, ты так просто…
– Я сам не знал, – выдохнул Торлейв, боясь спугнуть намек на согласие.
– Этот ётунов пес хочет отдать ее Святославу.
– Святослав ее не получит, клянусь Фрейром, Ньёрдом и всемогущим асом! Уж эту девушку Святослав у меня не отнимет!
Бер наконец взглянул ему в глаза. Он отметил слова «уж эту девушку», намекающие на то, что какую-то другую девушку Святослав уже у Торлейва отнял. Эту часть приключений Малфы они не обсуждали, и Бер до сих пор не знал, что пару лет назад Торлейв хотел на ней жениться, но потерял ее, когда того же пожелал Святослав. Однако Беру необязательно было влезать в чужие тайны, чтобы понять, чего требует от него долг родства и дружбы.
Несколько раз он глубоко вздохнул.
– Я очень любил Улеба, – безразличным голосом сказал он, глядя куда-то в елки. Если бы в елках было кому встретить его взгляд, то было бы заметно, что его светлые глаза влажно блестят. – Но вот в чем дело… тебя я тоже люблю. Будь по-твоему.
– Берси!
Торлейв порывисто обнял его, но Бер тут же высвободился с видимой досадой. Еще чего не хватало – двоим парням обниматься на глазах у собственных отроков и у Кощея, смотрящего на них с высоты своей твердыни!
Глава 8
– Бросим жребий? – предложил Бер.
– Давай я выйду, – попросил Торлейв. – У тебя их уже трое…
– Но ты же все равно не собираешься его убивать!
– Я его лучше знаю.
С этим Бер не спорил, и они стали ждать, пока Кощей спустится с вала. Тот вышел, и на уровне земли являя собой зрелище внушительное и пугающее. Игмор снова надел свою рогатую личину; шлема у него, должно быть, нет, отметил про себя Торлейв. Кольчугу под кафтан, скорее всего, Игмор надел в тот вечер, когда его братия отправилась убивать Улеба, но шлема никто из них, конечно, не мог взять, чтобы не выдать жертве свои намерения. И хотя с тех пор беглецы разжились кое-каким имуществом, такую дорогую вещь им было раздобыть негде.
На ходу Игмор опирался на копье, но избавить его от заметной хромоты подпорка не могла. Хромота служила таким ясным знаком принадлежности к тому свету, что не только отроков-смолян, но и Торлейва пробрала дрожь. Напрасно он напоминал себе, что это чучело – Игмоша, сын Гримкеля и Жельки, знакомый ему с самого детства, тот, кого он помнит горластым, круглощеким, вечно лохматым мальчишкой на четыре года старше. Когда-то это был «просто Игмор». Но, стило ему впустить в голову замысел сгубить Улеба, в человеческой крови его проступили черные струи Кощеевой крови. Или эти черные капли и раньше в нем были? Ведь если Игмор считает себя тоже сыном князя Ингвара, значит, Улеб и ему, в его глазах, был братом! Нет сильнее ненависти, чем та, что рождена завистью к брату, схожему с тобой по рождению, но куда щедрее обласканному судьбой. Вопрос «почему не я так удачлив и любим?» сводит с ума и лишает человеческого облика – сперва душу, а потом и тело. Сама судьба привела Игмора на про́клятое разоренное городище, куда истинный Кощей наведывался в древние времена. Теперь он сам и есть Кощей. Почти настоящий.
И где-то там, в этой навьей твердыне, сидит девушка, ждущая помощи. Как та княжна давних времен, про которую сама же Дединка и рассказывала Торлейву на посиделках в Свинческе. Прошло много лет с тех пор, как он, слушая сказки о девах, похищенных Кощеем, воображал себя на месте их освободителей, но сейчас именно таким ему и требовалось стать.
Каким бы чудищем Игмоша ни рядился, в бою ему хромота не поможет, напомнил себе Торлейв. Совсем наоборот. Еще и место им досталось – хуже не придумать: неровная каменистая площадка, покрытая местами снегом и льдом. Полному сил, подвижному Торлейву с его длинными ногами она могла дать преимущество. Но это был первый в его жизни настоящий поединок – для очень многих первый становится и последним, – и он не мог оставаться невозмутимым. Игмор, такой же рослый, но намного более тяжелый, считался лучшим в ближней дружине Святослава и намного превосходил Торлейва опытом. Он прошел уже через десятки схваток, где ставкой была жизнь, и все их выиграл. В этом он удачлив, а со мной пока неизвестно, мельком подумал Торлейв. Но тут же возразил сам себе: если убийство Улеба не лишило Игмора удачи, то ни у богов, ни у норн вовсе не водится справедливости.
Хромота, напоминал себе Торлейв, глядя, как к нему приближается огромное, выше человеческого роста, чудовище с жуткой рожей вместо лица. И наверняка здоровьем Игмор не блещет после полугода скитаний. Торлейв уступает силой и опытом – надо брать подвижностью.
– Постарайся загонять его, хабиби, – посоветовал вполголоса Агнер, тоже оценивший противника, пока тот шел. – Но не увлекайся. Этот маджнун[835] опытный и хитрый – он знает, что ему за тобой не поспеть, он будет ловить тебя на ошибке. Будь очень осторожен!
Орлец сосредоточенно шевелил губами – молился.
Подойдя и встав напротив Торлейва, Игмор отбросил шкуру, которой был укрыт, и