«Его могут поймать и держать в неволе», – говорит Наха. Когда я спрашиваю, где именно, он использует слово «зоопарк». Я интересуюсь, можно ли туда съездить. «Они закрыты для посещения».
Видимо, это не совсем зоопарки. Я пытаюсь представить, как это выглядит. «Открытые пространства, как в сафари-парках? Или клетки?»
Наха приглаживает волосы. Над его прической потрудился ветер, четыре часа дувший в открытое окно автомобиля.
– И то и другое. Обычно их держат взаперти, но иногда выпускают поразмяться.
– Как в тюрьме.
Наха не протестует против такого сравнения. Леопарды отбывают срок.
Позже, порывшись в интернете, я отыскала комплексный план улучшения одного из таких мест – реабилитационного центра Южного Каирбари в Западной Бенгалии: это недалеко от места, где мы побывали на прошлой неделе. Двадцать пять «ночных укрытий», выходящих на огороженную территорию. Центр принимает не столько «конфликтных» леопардов, сколько спасенных цирковых тигров и осиротевших детенышей больших кошек. Это учреждение тоже закрыто для публики.
Мой взгляд падает на рубрику «Утилизация твердых и жидких отходов». С тушами обращаются не так, как с фекалиями: ссылка ведет к рубрике «Пункт сбора костей». «Собранные таким образом кости утилизируются путем продажи». Неужели власти Западной Бенгалии участвуют в незаконной торговле «лечебными» останками диких животных? Учитывая высокие цены на кости тигров и леопардов, поневоле задумаешься о соблазне заменить пожизненное заключение смертным приговором.
Как и в США, здесь тоже есть люди, протестующие против политики властей и готовые взять дело в свои руки. Но если, скажем, калифорнийцы выпускают медведей из ловушек, установленных департаментом рыбных ресурсов и дикой природы, здесь, в Паури-Гархвале, недовольство направлено в противоположную сторону. Деревенские жители хотят, чтобы «людоедов» убивали, и не желают дожидаться второй или третьей жертвы. Стадное чувство может быстро взять верх. В одной из деревушек на нашем маршруте леопард недавно убил двоих человек. Жители не стали связываться с Лесным департаментом и самостоятельно установили ловушку. Юноша, немного говоривший по-английски, привел нас туда, где поймали леопарда. «Все были ужасно злы, – сказал он. – И поэтому они его сожгли, леопарда. Прямо в клетке. – Парень на мгновение притих, что я ошибочно приняла за проявление грусти, а потом достал смартфон. – Можно сфотографироваться?»[14]
Швете об этом деле известно. Ее криминалистическая лаборатория в Индийском институте дикой фауны получила вещественные доказательства и останки – в данном случае «пепел и камни со следами крови». Служащие Лесного департамента стараются убедиться, что поймали нужного леопарда, но крестьяне готовы растерзать любого, кто попадется в ловушку. «Они не знают, тот это зверь или нет, – говорит Швета. – Они просто хотят отомстить». Если бы все было сделано по закону, специалисты сначала сравнили бы ДНК пойманного леопарда с образцами, взятыми с кожи или из-под ногтей жертвы. (Cвязь!)
Наха оглядывает кафе. «Здесь не стоит об этом разговаривать». По-английски тут говорят не многие, но это слово на букву C они знают. Этим утром я заметила, что с лобового стекла нашего автомобиля пропала табличка с правительственным ID.
С такой же дилеммой сталкиваются служащие агентств дикой фауны в американских штатах, где принят закон о двух или трех нарушениях. Если штат решит не убивать хищников ни при каких обстоятельствах, владельцы ранчо, скорее всего, примутся отстреливать их самостоятельно – традиция, известная специалистам в области дикой природы как «застрелить, закопать и заткнуться».
Там тоже хватает злости. «Если вы разводите скот, овцы – это вся ваша жизнь, – сказал мне тогда в Аспене Стюарт Брэк. – Здесь замешаны сильные эмоции». У самого Брэка шесть лам. Вряд ли скажешь, что ламы – это вся его жизнь, но и он не забудет день, когда зашел за дом и увидел, как два соседских пса вцепились в глотку одной из его лам. А здесь, в Гималаях, хищники убивают не только ваш скот, но и ваших близких.
Наха берет куртку со спинки стула: «Уходим».
К полудню мы уже в самом сердце страны леопардов. Через окно машины Наха показывает место, где леопард подстерег и убил одиннадцатилетнего ребенка, возвращавшегося из школы. Последний десяток километров рассказы о смертельных случаях – в монотонном изложении Дипаньяна – следуют один за другим.
На автобусной остановке на безлюдном отрезке дороги у деревни Колханди: «Старик сидел здесь, когда на него напали».
На пути в Экешвар, наш следующий пункт назначения: «Здесь произошло два нападения. На пожилую женщину в пять часов утра. И на том же самом месте три года назад. Мужчина тридцати восьми лет возвращался с поля».
У поля, что граничит с лесом в местечке Малета, по соседству с Экешваром: «То ли пятнадцать, то ли шестнадцать человек косили здесь траву. Это было самое дерзкое нападение. Зверь уволок женщину. Прямо посреди бела дня».
Сохан останавливается у обочины. Дорога в Экешвар слишком узкая для нашего автомобиля, поэтому дальше мы идем пешком. Наха берет сумку с заднего сиденья и хлопает дверцей. Он показывает на склон холма, спускающийся к деревне. «Вон там леопард убил и съел женщину. Поздно вечером. В 2015 году».
На дороге длиной около километра мы встречаем женщину с серпом в руке. «Видите ее, – говорит Наха, кивая в ее сторону, как будто собирается поделиться с нами какой-нибудь пикантной деревенской сплетней. – Она идет в лес. Она рискует, отправляясь косить траву в одиночестве». Но у этой женщины нет выбора. Скоро ляжет снег, а ей нужно запасти сена для коров.
Местное самоуправление в Паури-Гархвале представлено «системой старост». Заручитесь поддержкой и доверием деревенского старосты или священника, и работать вам будет гораздо проще. Наха бывает в этих местах регулярно, поддерживая отношения с обоими, и это приносит свои плоды. Сначала мы останавливаемся у дома старосты Экешвара. Старосты дома нет, но нас встречает его брат Нарендир, высокий мужчина со щербинкой меж зубов и в сланцах – одном сером, другом бордовом, хотя на улице довольно холодно. Он приглашает нас внутрь – или, скорее, наверх. В это время года дожди идут так редко, что крыши используют как жилое пространство. На солнце рассыпан для просушки красный перец-чили. Спутниковую тарелку для устойчивости подпирает кучка камней.
Швета переводит: «Ему нравятся леопарды, хоть они иногда и крадут его скотину. Он говорит, что это их естественная добыча и он готов с этим мириться. Он не одобряет тех, кто их убивает». Как сказал один мой недавний знакомец, американский ранчеро – по совместительству, как это ни удивительно, активист, выступающий в защиту горных львов: «Если у вас есть живая скотина, то будет и мертвая».
Наха просил Нарендира и его брата отобрать кого-нибудь из жителей деревни в группу реагирования. Это будет такая же оперативная служба, какие