Швета отмечает, что люди озлоблены на правительство не меньше, чем на леопардов. Если бы в деревнях были школьные автобусы, детям не приходилось бы топать пешком по пять километров в сумерках, когда леопарды нападают чаще всего. Если бы были больницы и машины скорой помощи, кого-то из жертв можно было бы спасти. Но нет ни того ни другого. Только и остается, что срывать злость на леопардах.
Наха не раз проводил информационные лагеря в этих деревнях. Он рассказывал родителям, как важно, чтобы дети возвращались из школы группами, а не поодиночке. Он пытался убедить людей не выбрасывать туши погибших животных на обочины дорог в качестве угощения для стервятников – ведь они привлекают и леопардов. Но в маленьких деревеньках, подобных этой, менталитет и привычки меняются медленно. Двадцать лет назад, вспоминает Наха, были случаи, когда леопарды в Паури уволакивали женщин, которые по ночам ходили по нужде в кусты. Со временем туалеты в домах появились, но поначалу люди отказывались ими пользоваться. «Они не сразу начали понимать, что опорожнять кишечник в помещении – это нормально».
Наха уходит проверить фонарь, который он установил в свой прошлый приезд в рамках контролируемого исследования, призванного оценить, помогают ли эти так называемые лисьи огни отпугивать леопардов от человеческого жилья. «Лисьи огни» – это фонари на солнечных батареях; они включаются и выключаются случайным образом, чтобы с расстояния казалось, будто люди с фонариками патрулируют местность. Такие фонари обещают стать эффективным, хотя и временным решением. Чтобы звери к ним не привыкали, фонари следует использовать с перерывами. Объяснить это людям непросто, говорит Наха. Они хотят держать фонари включенными постоянно. У Стюарта Брэка были те же трудности со скотоводами, которые пытались отпугивать волков и койотов с помощью красных флажков – колышущихся на ветру лент, привязанных к изгороди. Стоило фермерам убедиться, что флажки работают, они их вообще не снимали, вместо того чтобы развешивать их только в сезон отела и в другие периоды повышенной активности хищников.
В этом году Наха уговаривает деревенских старост подавать заявки на финансирование по Национальной программе обеспечения занятости сельского населения имени Махатмы Ганди. Деньги позволят деревне нанять человека, который будет расчищать заросли вокруг домов; кроме того, их можно будет потратить на устройство безопасных ночных загонов для скота. Прогрессивные агентства Службы контроля дикой фауны Министерства сельского хозяйства США предлагают те же меры фермерам, которые звонят им и требуют пристрелить горного льва, который таскает их скотину или домашних животных. Что, если бы службы контроля дикой фауны не предлагали, но требовали принятия этих мер? Что, если бы они организовывали и оплачивали расчистку кустарника или строительство загонов? Что, если бы непрогрессивные агентства стали чуточку прогрессивнее? Вернувшись домой, я позвонила Стюарту Брэку. Он пока не наблюдает никаких признаков того, что подобный подход в ближайшее время превратится в национальную стратегию. «Это скорее общая философия».
Я издала нечто среднее между разочарованным вздохом и пренебрежительным фырканьем:
– Служба контроля дикой природы поддерживает идею только на словах?
– Я бы так сформулировал: этот корабль трудно развернуть. Но он постепенно поворачивается.
День заканчивается высоко в горах в деревеньке Хирсу, где Институт изучения дикой природы арендует дом. Дом не обставлен и не отапливается, но роскошный вид на долину искупает неудобства долгих часов сидения в автомобиле. Холм, начинающийся сразу за домом, покрыт лесом; стволы деревьев обвязаны пучками травы для просушки – так, чтобы их не достали пасущиеся на воле коровы. Аритра стоит рядом со мной на балконе, не отрывая взгляда от деревьев в «гавайских юбочках». Он что-то услышал.
Наха наблюдает за своим племянником. «Аритра боится, что леопард вот-вот спрыгнет с холма. – Он указывает на песчаный участок сбоку от дома. – Если б тут разгуливал леопард, он оставил бы следы».
Здоровенный лангур, черномордый и мускулистый, как бабуин, падает с дерева и дает стрекача, до полусмерти напугав меня и Аритру. «О, – с невозмутимым лицом комментирует Наха, – вот и ваш леопард». Он уходит в дом помогать Швете с обедом.
Чтобы полюбоваться видом (и потому что стола и стульев у нас нет), мы едим на улице, на забетонированной площадке перед домом. Швета развела костер и соорудила из веток вертел. Кто-то открыл кварту крепкого пива Godfather. Когда мы заканчиваем есть, уже больше десяти вечера. Швета поддерживает огонь. Наха рассказывает про агхори, индуистскую секту, практикующую ритуальный каннибализм. Его повествование прерывается пронзительным воплем, таким громким и странным, что непонятно, человеческий ли он. Такого звукового эффекта не каждому фильму ужасов удается добиться.
«Леопард! – шипит Аритра. – Леопард!» Он не имеет в виду, что этот звук издает леопард. Он имеет в виду, что леопард на кого-то напал. Я готова с ним согласиться: именно такой крик мог бы издать человек, которого убивает леопард, – ужас, боль и пережатые челюстями голосовые связки. Крик поднимается снизу – от подножия холма, где дорожка, ведущая к деревенским лавкам, подбирается к россыпи жилых домов. «Поднимайтесь, вставайте!» Мы встаем и стоим, испуганные и обратившиеся в слух, пытаясь понять, что происходит. Леопард? Безумец? Пьяный? Агхори? К звукам снизу присоединяются другие голоса, но по их интонации не похоже, будто леопард убивает человека на глазах у соседей или что они пытаются его остановить. Вскоре голоса удаляются: страдающее существо уводят или уносят прочь.
Уже поздно, а тропинка крутая и неосвещенная. Мы поспрашиваем утром.
После завтрака мы собираем вещи и, нагруженные сумками, начинаем опасный спуск по тропинке к нашему автомобилю. Над домиками внизу вьется дымок, вокруг раздается привычный для Гималаев утренний шум: женщины подметают, мужчины кашляют, звенят коровьи колокольчики. Спустившись, Наха останавливается, чтобы поговорить с женщиной, которая стоит в дверях своего дома. Он хочет выяснить, что здесь стряслось вчера вечером.
Наха догоняет нас у машины. Это был не леопард и не пьяница. «Это был случай демонической одержимости», – слышу я слова, которые он произносит своим фирменным небрежным тоном, как если бы в этом происшествии не больше примечательного, чем в вывихнутой лодыжке.
И часто тут такое случается?
Аритра запихивает охапку спальных мешков поглубже в багажник машины Сохана. «По меньшей мере раз в месяц», – отвечает он, немного подумав.
Я вспомнила, как священник из Рудрапраяга рассказывал Дипаньяну, что леопард, убивший трижды, – это злой дух. Возможно, это все-таки был леопард.
Сегодня мы едем в город Дехрадун, где живут Дипаньян и Швета