Когда наказанный раб умер, его тело повесили за ногу на шесте на всеобщее обозрение. После того как толпа поредела, я подошел поближе. На волосатой груди я различил татуировку в виде двух переплетенных змей. Это был Пират.
В следующую нашу встречу Арад Гула был уже совсем другим человеком. Он бросился ко мне с радостными приветствиями: «Смотри, тот раб, которого ты знал, стал свободным! Твои слова меня изменили, и мои дела пошли в гору. Жена очень обрадовалась. Она же свободная, племянница моего хозяина. Хочет, чтобы мы переехали в другой город, где никто не признает во мне бывшего раба, чтобы наши дети не страдали из-за прошлого своего отца. Труд стал лучшим подспорьем для меня, помог вернуть уверенность в собственных силах».
Я был счастлив, что сумел хоть в малой степени отплатить ему за те слова одобрения, которые слышал от него раньше.
Как-то вечером Свасти подошла ко мне вся в слезах: «Твой хозяин в беде. Я боюсь за него. Несколько месяцев назад он проиграл очень много за игорным столом. Он перестал платить земледельцам за зерно и мед, не отдает долги меняле. Эти люди сильно злятся и угрожают ему».
«А мы-то тут при чем? Это его глупости, – легкомысленно ответил я. – Мы же ему не няньки».
«Болван, ты ничего не понимаешь! В залог он передал меняле право собственности на раба. По закону тот может продать тебя. Я не знаю, как быть. Он добрый хозяин. За что нам такое несчастье?»
Опасения Свасти оказались обоснованными. На следующее утро, когда я работал в пекарне, появился меняла с каким-то человеком, которого называли Саси. Тот посмотрел на меня и сказал, что я подойду.
Меняла даже не стал дожидаться возвращения моего хозяина и сказал Свасти – мол, передай, что раба забрали. Мне не дали допечь хлеб и повели куда-то в город, прямо в той одежде, в которой я трудился. При мне был еще кошель на поясе.
Все мои мечты и надежды развеялись, будто под порывом ветра. Опять игорный дом и ячменное пиво ввергли меня в беду.
Саси оказался грубым, неотесанным человеком. Пока мы шли по городу, я рассказал ему, как хорошо трудился у Нана-наида, и выразил надежду, что смогу поладить со всеми на новом месте. Его ответ поверг меня в смятение: «Мне пекарь не нужен, и моему хозяину тоже нет в нем нужды. Царь велел копать большую канаву. Хозяин распорядился купить побольше рабов, чтобы выполнить эту работу как можно быстрее. Ха, мы вдоволь намучаемся, я тебе говорю».
Вообрази пустыню без единого деревца, только редкие кустики, а над головой солнце палит так яростно, что вода во флягах нагревалась и ее почти невозможно было пить. Теперь вообрази вереницы людей, что таскают по рыхлым склонам из глубокого рва тяжелые корзины с землей – с рассвета и до заката. Еду нам выдавали в общих корытах, как свиньям. Не было ни навесов от солнца, ни соломы на подстилки для сна. Вот в каком отчаянном положении я очутился. Я зарыл свой кошелек в укромном месте, не зная, смогу ли когда-нибудь выкопать его снова.
Сначала я работал с охотой, но месяц проходил за месяцем, и мое воодушевление иссякло. Потом на меня напала лихорадка. Еда опротивела, я насильно впихивал в себя немного баранины с овощами, а по ночам ворочался и метался, не в силах уснуть.
Я начал было подумывать, что прав был Забадон, который всячески старался увильнуть от работы. Потом вспомнил нашу последнюю встречу и понял, что лень меня не спасет.
Еще мне вспомнился Пират, считавший, что надо сражаться и убивать. Всплыло перед глазами окровавленное тело, опять заставляя усомниться в правильности такого упрямства.
Потом мне на ум пришел Мегиддон. Да, его руки огрубели от тяжелой работы, но на сердце у него было спокойно, а лицо светилось радостью. Выходит, он пристроился лучше всех? Но почему тогда труд не приносит мне счастья и радости? Неужели так и придется работать тут до самой смерти, забыв о прежних намерениях? У меня не было ответов на эти вопросы, мысли путались, и я был в полном замешательстве.
Спустя несколько дней, когда мои силы были уже на исходе, а ответов на мучившие меня вопросы так и не появилось, Саси послал за мной. Прибыла весточка от моего бывшего хозяина, который желал вернуть меня в Вавилон. Я выкопал свой кошелек, набросил на себя лохмотья и отправился в путь.
По дороге меня не покидали мысли о ветре, что швыряет человека, будто песчинку, туда и сюда. Моя жизнь походила на слова из песни, которую напевали в моем родном городе Харрун:
Осаждает вихрем,
гонит, будто буря,
путь ее неисповедим,
предел ее неведом[16].
Неужели мне суждено постоянно нести наказание за грехи, которых я не совершал? Какие новые несчастья и разочарования ждут меня впереди?
Можешь вообразить мое изумление, когда мы подъехали к дому моего хозяина и я увидел, что меня поджидает Арад Гула. Он помог мне спешиться и заключил в объятия, словно давно потерянного брата.
Я было вознамерился пойти за ним на небольшом отдалении, как подобает рабу, что следует за хозяином, но он мне не позволил. Он обнял меня за плечи и сказал: «Я повсюду искал тебя. Когда уже потерял всякую надежду, то встретил Свасти, и она поведала мне про менялу, а тот направил меня к твоему новому хозяину. Мы долго торговались с ним, и он заставил заплатить высокую цену, но ты того стоишь. Ведь твои слова помогли мне добиться успеха».
«Это слова Мегиддона, а не мои», – возразил я.
«Хорошо, твои и Мегиддона. Спасибо вам обоим. Мы отбываем в Дамаск, и я хочу, чтобы ты вошел со мной в долю. А сейчас ты станешь свободным человеком».
Тут он достал из-под одежды глиняную табличку, на которой было записано, что он купил меня. Он поднял ее над головой и с размаха бросил на камни мостовой. Табличка разлетелась на сотни осколков, а он стал топтать их ногами, пока все не превратилось в пыль.
Мои глаза наполнились слезами благодарности. Я вдруг понял, что счастливее