Я порадовался такой щедрости, ведь мне по уговору полагалась четверть от возможного дохода. В ту ночь я допоздна трудился над лотком для пирогов. Нана-наид отдал мне свою поношенную одежду, чтобы я выглядел пристойно, а Свасти помогла мне ее залатать и постирать.
На следующий день я испек побольше пирогов. Их золотистая корочка выглядела очень соблазнительно. Я бродил по улицам, громко расхваливая свой товар. Поначалу никто не смотрел в мою сторону, и я даже забеспокоился. Однако позже, когда народ проголодался, пироги пошли нарасхват, и скоро мой лоток опустел.
Довольный Нана-наид отсчитал мне мою долю монет. Я был так рад, что у меня появились собственные деньги! Мегиддон был прав, когда говорил, что усердие раба не ускользнет от глаз хозяина. В ту ночь я был настолько возбужден, что едва смог заснуть, – все пытался подсчитать, сколько смогу заработать за год и сколько лет мне понадобится, чтобы выкупиться на свободу.
Торгуя каждый день пирогами, я вскоре обзавелся постоянными покупателями. Одним из них был не кто иной, как твой дед, Арад Гула. Он продавал ковры, бродя по городу с ослом, нагруженным товарами, в сопровождении чернокожего раба, который вел осла под уздцы. Обычно он покупал два пирога для себя и два для раба-спутника и, пока ел, всегда находил время поболтать со мной.
Однажды твой дед произнес слова, которые я запомнил навсегда: «Мне нравятся твои пироги, юноша, но больше мне по сердцу та предприимчивость, с какой ты их продаешь. Этот дух предприимчивости обязательно приведет тебя к успеху».
Вряд ли ты, Хадан Гула, способен вообразить, как ободрили такие слова несчастного раба, что остался один в большом городе и пытался всеми способами покончить со своим унизительным положением!
Несколько месяцев подряд я наполнял свой кошелек медяками. Тот увесисто позвякивал у меня на поясе. Труд и вправду оказался моим лучшим другом, как говорил Мегиддон. Я был счастлив, но Свасти не скрывала беспокойства: «Твой хозяин оставляет слишком много в игорных домах. Я боюсь за него».
Однажды я повстречал на улице моего друга Мегиддона и немало обрадовался. Он вел на базар трех ослов, нагруженных овощами.
«У меня все отлично, – рассказал он. – Хозяину понравилось мое усердие, и он назначил меня старшим над рабами. Видишь, он даже доверяет мне торговать на рынке, а недавно послал гонца привезти мою семью. Труд помогает мне забывать о невзгодах, а когда-нибудь поможет вновь стать свободным человеком и выкупить свое хозяйство».
Время шло, и я заметил, что Нана-наид все нетерпеливее ожидает моего возвращения с улиц. Он забирал у меня выручку и жадно пересчитывал монеты, а потом принялся настаивать на том, чтобы я продавал еще больше пирогов каждый день и ходил для этого на дальний рынок.
Частенько приходилось даже выбираться за городские ворота, чтобы продавать свой товар надсмотрщикам над рабами, строившими стены. Неприглядные картины строительства меня пугали, но надсмотрщики охотно скупали мои пироги, так что я покорно терпел. Как-то среди рабов, ожидавших, пока их корзины наполнят кирпичами, я увидел Забадона. Он сильно исхудал и сгорбился, а вся его спина была в рубцах и язвах от ударов бича. Мне стало жаль его, и я протянул ему пирог, который он мгновенно запихнул себе в рот и сожрал, как голодный зверь. Увидев хищный блеск в его глазах, я побыстрее отошел, пока он не отнял весь лоток.
«Для чего ты так усердно трудишься?» – спросил меня однажды Арад Гула. Помнишь, Хадан Гула, ты сегодня спрашивал о том же? Я пересказал ему все то, что когда-то услышал от Мегиддона, и прибавил, что труд стал моим лучшим другом. С гордостью предъявил свой кошель с монетами и объяснил, что эти средства мне нужны, чтобы вновь стать свободным человеком.
«А что ты будешь делать, когда освободишься?» – справился твой дед.
«Думаю стать торговцем».
Тут-то он открыл мне то, во что я никогда бы не поверил:
«Ведомо ли тебе, что я тоже раб и вхожу в долю со своим хозяином?»
– Стой! – воскликнул Хадан Гула, гневно сверкая глазами. – Я не стану слушать эту ложь, порочащую моего деда. Он не был рабом!
Шарру Нада ничуть не смутился:
– Я уважал твоего деда за то, что он сумел преодолеть тяготы и стать одним из самых уважаемых людей Дамаска. А из чего слеплен ты, его внук? Достаточно ли ты силен, чтобы принять жизнь как она есть, или предпочтешь жить в плену самообмана?
Хадан Гула выпрямился в седле. Голос юноши дрожал:
– Моего деда все любили! Его добрых дел не перечесть! Когда разразился голод, разве не на его золото закупили зерно в Египте и разве не его караваны доставили это зерно в Дамаск, чтобы раздать народу и спасти город от голодной смерти? А теперь ты говоришь, что он был жалким рабом в Вавилоне?
– Останься он рабом в Вавилоне, то и вправду был бы жалок. Но когда он благодаря собственным усилиям выбился в число лучших людей в Дамаске, боги предали забвению все его беды и наградили его почетом и уважением, – ответил Шарру Нада. – Арад Гула признался, что тоже раб, и сказал, что давно стремится к свободе. Денег для этого у него достаточно, но он не знает, чем заняться дальше. Вдобавок он боится потерять покровительство своего хозяина, с которым состоит в доле, потому что продажи ковров с каждым днем все хуже.
Я возразил против такой нерешительности: «К чему беспокоиться о хозяине? Ощути себя свободным, поступай как свободный человек. Прикинь для себя, чего ты на самом деле хочешь, а затем приложи все силы, чтобы этого добиться».
Он поблагодарил меня за то, что я его пристыдил, и мы разошлись.
Однажды я вновь вышел за городские ворота и увидел, что там собралась большая толпа. Когда я спросил у прохожего, что происходит, тот ответил: «Разве ты не слышал? Поймали беглого раба, который убил одного из стражников. Сегодня его будут сечь кнутом до смерти. Даже сам царь прибудет».
Толпа была столь многолюдной, что я со своим лотком не отважился подобраться ближе и вскарабкался на недостроенный участок стены, откуда все было видно поверх голов. Я разглядел самого царя Навуходоносора на золотой колеснице. Мне никогда не приходилось раньше видеть такого величия и таких богатых одеяний и украшений.
Саму казнь я пропустил, хотя и слышал крики несчастного раба. Я не мог