– Мы счастливее, чем женатые люди, – говорила я. – Почему ты хочешь на них походить?
Кроме того, безбрачный союз спасал нас. Ответь я Карлу согласием на его первое предложение или любое из последовавших за все эти годы, не думаю, что мы бы справились. Не живя вместе, мы могли поругаться и разойтись, чтобы остыть. Я могла подумать «По крайней мере, мы не женаты», что гораздо лучше, чем «Я больше не вынесу этого брака». Также мне кажется, что наш семейный статус благоприятно отразился на его детях, которые на тот момент были не такими уж детьми, и тем не менее им ко многому пришлось приспосабливаться. Я купила дом в трех кварталах – пешком всего ничего, и мы с Карлом ужинали вместе каждый вечер. Людей то и дело заботило, как мы с этим справляемся, но, насколько я могла судить, то, что было между нами, не нуждалось в починке, и справляться с этим не требовалось.
Карл был не столь уверен, особенно когда мы возвращались из отпуска и он высаживал меня у моего дома. Нередко последние дни путешествия он дулся: «Я больше не могу так жить».
Но как я, которой развод передался по крови еще от датских предков, могла быть уверена, что на этот раз все будет иначе? С моей стороны было бы актом слепой наивности менять свою историю теперь, и не важно, как сильно я любила Карла, – наивной я не была. И не собиралась выходить замуж.
Однажды незадолго до Рождества Карл принес домой корзинку с печеньем, которое испекли наблюдавшиеся у него монахини из местной общины. Дюжина сладостей, каждая завернута отдельно. Карл настоял, чтобы я развернула их все, пока не нашла кольцо с бриллиантом.
– Спокойно, – сказал он, увидев мое встревоженное лицо. – Я не буду просить твоей руки. Но мы столько лет вместе, и, даже если ты не собираешься за меня замуж, ты можешь носить красивое кольцо.
Самое красивое из всех, что я видела, – таким его сделали эти слова.
Несколько месяцев спустя в Нью-Йорке мы встретились за ужином с моей подругой Беверли, и она спросила о кольце. Две женщины за соседним столиком, сидевшие так близко к нам, что с тем же успехом мы могли ужинать все вместе, тоже попросили взглянуть, и я протянула им руку.
– Вы уже определились с датой? – спросила одна из них.
Я объяснила, что не выхожу замуж, что это просто кольцо от человека, которого я люблю. Вторая женщина за соседним столиком взяла мою руку:
– Но он хочет на вас жениться?
Я ответила, что да.
– Минуточку. Он хороший парень, он любит вас, дарит вам это кольцо, хочет на вас жениться, а вы не собираетесь за него выходить?
– Он еще и красавчик, – сказала Беверли, подначивая их. – И врач.
– Я просто не хочу замуж, – сказала я.
На лицах женщин выкристаллизовалось отвращение.
– В таком случае вам стоит его вернуть, – сказала одна из них, и обе вернулись к своим тарелкам.
Кому вернуть, подумала я. Им?
* * *
Годы жизни, похожей на сказку, сменяют друг друга, пока однажды Белоснежка не откусывает от ядовитого яблока и не падает на землю. Будда садится под деревом лотоса[20] и обещает, что не сойдет с места, пока не достигнет просветления. Все замирает, и вот он, переломный момент. Это ведь история счастливого брака.
* * *
Карл решил отправиться в клинику Мейо на обследование. Ничего подобного он раньше не делал. Никогда не проходил профилактические обследования. Иногда просил об осмотре кого-то из коллег, но все кончалось тем, что никуда не ходил, а если и пошел, то они просто сидели и болтали. Сейчас он уезжает всего на один вечер, и нет, он не хочет, чтобы я поехала с ним.
– Но все хорошо? – спросила я. – Ты себя чувствуешь хорошо?
Он сказал, более чем.
Было начало марта. Ранним утром я отвезла его в аэропорт. Он не перезванивал до самого вечера.
– Такое дело, – сказал он. – Я провалил тест.
Я стояла напротив окна в гостиной, глядя в смолянистую темноту.
– Какой тест?
Выматывающий кардиотест на беговой дорожке, после которого кардиограмма выявила, что сердце функционирует примерно вполсилы. Выброс левого желудочка составлял двадцать пять процентов. Нормальный показатель – пятьдесят пять. Артериограмму назначили на утро.
– Я выезжаю.
– Не надо, – сказал он. – После теста ситуация прояснится. Скорее всего, все будет хорошо. И потом, буран приближается.
Я кругами ходила по дому: гостиная, кухня, столовая, гостиная, кухня, столовая, следом ходила моя собака. Мне было не остановиться. Мы с Карлом по натуре не паникеры, но я определенно паниковала. На следующее утро я была в аэропорту.
– Самолет, возможно, и доберется до Миннеаполиса, – сказала билетный агент. – Возможно. Или аэропорт закроют и вы сядете в другом городе. Но даже если вдруг доберетесь, перелет до Рочестера точно отменят. Пурга.
Я сказала, что попробую.
Все эти годы я опасалась лишь одной предположительной развязки: если не выйду за Карла, значит, мы и не разведемся. Не выйду за него, значит, никогда и не потеряю. Теперь я видела, что воображения мне недоставало. Я думала лишь об одной потере – о чем знала, того и боялась. Я сидела в зоне вылета. Рейс в Миннеаполис был отложен на неопределенный срок из-за непогоды. «Судя по тому, что мы видим, невозможно сказать, когда сможем отправиться», – объявила по громкой связи сотрудница авиакомпании. Но через две минуты она вернулась. «Заходите прямо сейчас», – сказала она.
Ясное дело, самолет был забит жителями Минессоты, возвращавшимися домой, – ни одного нэшвилльца, летящего на север. Не моргнув, все как один мы погрузились в самолет и улетели. «Ну и снежище», – сказал пилот.
В Миннеаполисе все обстояло значительно хуже. Нас, ожидавших крошечный самолет до Рочестера, было человек двадцать; мы смотрели, как снег налипает на окна. В Рочестере был самый сильный буран за десять лет. Я посмотрела на часы. Время артериограммы. Я все разложила по полочкам, кроме одного: что мне делать, если я останусь без него.
Вышел пилот, встал за билетную стойку. «Погода дрянь», – сказал он.