– Кстати, о Жанне, – внезапно вспомнилось Косте, и он внимательно посмотрел на Катю. – А почему ты обрадовалась, когда твой папа сказал, что ей постелили в отдельной комнате?
Катя даже остановилась от неожиданности и после секундного оцепенения закрыла лицо руками. Костя, притормозив, повернулся к ней и услышал приглушённый стон. Наконец Катя слегка опустила руки и, глядя на него исподлобья, неразборчиво потребовала:
– Только поклянись ей ничего не говорить, ладно? И Никите! А то он будет над ней смеяться.
– Ладно, – осторожно согласился Костя.
Катя, снова зашагав, призналась, не глядя на него:
– Она ужасно храпит.
Теперь уже Костя едва не запнулся на ровном месте.
– Что?
– Жанна храпит! – повысила голос Катя. – Так громко, что спать совершенно невозможно! Я и трясти её пробовала, и разговаривать с ней, всё бесполезно! Она просто просыпается, а как снова засыпает, сразу же начинает храпеть!
– А она знает? – Костя прикусил губу, чтобы скрыть улыбку.
– Я ей не говорю. Какой смысл? Она же не специально. Что нам из-за этого, ругаться? Поэтому я сплю в берушах, хорошо, что засыпаю позже и просыпаюсь раньше, Жанна и не замечает ничего. Не говори ей, ладно?
– Не скажу, – пообещал Костя и стиснул челюсти, подавляя рвущийся из горла смех.
Катя пихнула его в бок.
– Здесь нет ничего смешного! И хватит веселиться, мы пришли.
Глава 10
Голицыны
Белка радостно пыхтела и виляла хвостом у железных ворот необычного забора. Костя уже заметил, что в Сказочном высоких заборов не было, в основном оградки высотой взрослым по грудь. Но забор Голицыных отличался: столбы и нижняя треть секций между ними были сложены из тёмного кирпича, а оставшиеся две трети закрывали кованые решётки с украшениями в виде роз и листьев.
Катя набрала на дверном замке код, раздался сигнал, и они вошли во двор. Очищенная от снега дорожка вела к двухэтажной постройке из бетона и стекла, асимметричной, с выступающими углами – очень современной, блестящей и красивой, как… витрина.
Костя нахмурился. В Сказочном старинные усадьбы мешались с домами прошлого и этого веков, и хотя стили, размеры и материалы сильно различались, когда ты шёл по улицам посёлка, все постройки не противоречили друг другу. Скорее наоборот: как ноты разных тональностей сливались в гармоничную мелодию уютного поселения с долгой историей, устоявшимися традициями и крепкими связями, протянутыми и перевитыми сквозь целые поколения. Всё это приправлялось едва различимым, некричащим, но и не дающим о себе забыть ощущением волшебства и общей тайны, которое будто бы пропитало здешнюю землю и воздух. И чувствовать себя частью этого, пусть и в качестве временного гостя, было очень приятно и почётно.
Но на дом Голицыных это ощущение не распространялось, словно чересчур вычурный забор служил незримым барьером, как бы говорящим: «Я не с вами, я сам по себе и требую, чтобы вы с этим считались». Да и сам дом хоть и радовал взгляд – и Костя с большим интересом отмечал разные дизайнерские решения в его интерьере, – но сердце на него совсем не отзывалось.
Они с Катей только подходили к крыльцу, когда входная дверь отворилась. На пороге показалась знакомая Косте полноватая неулыбчивая женщина. На ней была простая белая блузка, поверх которой она накинула тёмно-фиолетовое пальто, прямая чёрная юбка до середины голени, тёплые тёмно-коричневые колготки и лаковые туфли на низком каблуке. Образ суровой домоправительницы дополнял аккуратный пучок на затылке и лиловая помада на морщинистых губах с опущенными уголками, придающими лицу слегка брезгливое выражение.
– Здравствуйте, Анна Прокофьевна, – вежливо поздоровалась Катя, опустив край шарфа со рта.
– Екатерина, – слегка кивнула женщина и снова перевела взгляд светло-голубых, будто выцветших глаз на Костю.
Сконфуженный неласковым приёмом, он попытался улыбнуться, но чувствовал, что вышло криво. Даже Белка в присутствии строгой женщины присмирела и прижалась к ноге Кати.
– А мы к Игорю, с подарками, – сообщила Катя, приподняв пакет. – Он дома?
Анна Прокофьевна посмотрела на пакеты в руках Кати и Кости с таким видом, будто пыталась припомнить значение слова «подарки». Наконец она медленно моргнула и сказала:
– Минутку. Я его позову.
И закрыла дверь.
Костя переглянулся с Катей и, наклонившись к ней, шёпотом уточнил:
– Она лукоморка?
Губы Кати дрогнули в сдерживаемой улыбке.
– Если ты спрашиваешь, не баба-яга ли она, то нет. Она домовая.
Костя озадаченно хмыкнул, выпрямляясь. После знакомства с домовыми Тридевятого лицея у него сложилось впечатление, что все эти лукоморцы отличаются доброжелательностью и чувством ответственности за вверенные им дома и их обитателей. Тётя Поля, помощница по хозяйству Ланских, низенькая и круглая хохотушка с маленькими ловкими пальцами и мягкой улыбкой, полностью соответствовала этому мнению. В отличие от Анны Прокофьевны. Костя не сомневался, что под её чутким руководством в доме Голицыных всегда царил идеальный порядок, грязная посуда никогда не задерживалась в раковине, и ни одна пылинка не смела опуститься на безукоризненно сверкающие паркеты. Но он не мог себе представить, чтобы лиловые губы Анны Прокофьевны расплылись в заботливой улыбке, как у Сафият Салиховны, раздатчицы в лицейской столовой, а резкий, чеканный голос потеплел.
«Но мне же неприятно, что Алиса думает обо мне как о каком-то костяном чудовище-похитителе, просто потому что я кощей, – подумал он. – Я не хочу, чтобы меня судили по одной моей лукоморской силе, а не по моим качествам и характеру. Потому что неправильно записывать кого-то в плохих людей, не зная наверняка, правда этот человек плохой или нет. Так разве честно считать всех домовых добряками-домоседами, не пытаясь узнать каждого из них как личность со своими особенностями и интересами?»
Дверь снова отворилась, и на крыльцо вышел Игорь. На нём были джинсы и свитер, на шее болтались наушники, светлые волосы растрепались, а голубые глаза болезненно щурились от яркого солнечного света. Он выглядел бледным и невыспавшимся. Увидев Катю и Костю, он сунул руки в карманы и, качнувшись на пятках, буркнул что-то нечленораздельное, что с натяжкой можно было посчитать за приветствие.
– С Новым годом! – пожелала Катя и протянула пакет. – Это тебе от нашей семьи. А это, – она кивнула на пакет в руке Кости, который он,