Глава 16
Поле с частой растительностью в виде камыша и редких кустов раскинулось насколько хватало глаз. Далеко справа виднелась дорога, и вдоль неё одна за другой двигались цепи солдат в последнем отчаянном наступлении. Им робко помогали несколько трёхдюймовок, открыто вставших на опушке. От подбитых орудий валил густой дым.
Люди бежали через поле, лезли по болотам, а повсюду поднимались столбы земли, и шрапнель накрывала просторы, со всех сторон стучали пулемётные очереди. Цепи редели, оставляя за собой шлейф убитых и раненых, таяли на глазах. А следом шли новые части, запоздавшие к пиршеству смерти, шли по трупам и тоже стирались, устилая поле сплошным серым ковром, среди которого тут и там торчали редкие перевёрнутые повозки.
Человеческие вопли и ржание подстреленных лошадей слились в истошном вое, словно здесь работала огромная пыточная камера. Страх, боль и обречённая тоска сотен гибнущих судеб смешались воедино и поднимались к небу хором необъятных страданий.
Из лесу выскочила ватага всадников и с шашками наголо поскакали в свою последнюю атаку. Вскоре лошади и люди закувыркались в снегу, срезаемые безжалостными пулями и шрапнелью. Левее подразделение пехоты лезло прямиком через болото. Люди барахтались в ледяной воде, звали на помощь, кричали от ран и захлёбывались в мёрзлой трясине.
А живые продолжали двигаться кто пешком, кто ползком, но куда именно, Георгий не видел. Растительность и дым скрывали уходящих вдаль солдат, где их ждали вражеские пулемёты и штыки.
Всё происходило словно во сне. Георгий за последние десять дней повидал немало смертей и страданий человеческих, и, казалось, его уже ничего не могло ужаснуть, но представшая перед ним картина проняла до глубины души, заставила сердце сжаться. Он благодарил судьбу и собственную сообразительность за то, что не пошёл вместе со всеми, убежал в последний момент и теперь стоит здесь, наблюдая за происходящим со стороны, а не лежит среди тысяч покусанных пулями, шрапнелью и осколками тел, коим уже никто не поможет.
— Пресвятая Богородица! — раздался рядом сдавленный голос.
Георгий обернулся и увидел Руслана, который, стискивая в пальцах папаху, глядел на происходящее вытаращенным глазами. В этом взгляде, устремлённом вдаль, отражался весь ужас представшей перед ним картины. Рядом находились Сашка и Иван.
— Это конец, — проговорил Георгий и закашлялся. — Конец всему корпусу.
— Неправильно это всё, — качал головой Иван. — Нельзя так. Не по-божески это и не по-человечески.
— И не говори, — согласился Сашка.
— Война — она не про человечность, — произнёс Георгий. — Она про уничтожение друг друга.
— Кто-то должен за это ответить, — процедил Руслан, и по грязным щекам его катились слёзы. — Как же такое допустили, господа генералы? Что ж вы наделали? Сколько народу сгубили? Да вас самих расстреливать надо!
У Георгия и самого внутри закипало бессильное негодование. Он был солидарен с Русланом, только вот не припоминал, чтобы в пятнадцатом году кого-то из генералов расстреляли или посадили за провалы на фронте. С другой стороны, кто виноват в случившемся, уже и не поймёшь. Воспоминания и дневники будут опубликованы лишь спустя многие годы, и их вряд ли удастся прочесть, как и вернуться в будущее, чтобы изучить поподробнее тему.
Да и думать сейчас следовало не о причинах поражения, а о том, как покинуть проклятый лес. Отставшие от полка солдаты не избежали гибели, а лишь отсрочили её. Им всё ещё предстояло найти выход из окружения, ведь германцы перерезали главную дорогу к Гродно, а, возможно, и все прочие маршруты.
— Надо идти, — сказал Георгий. — Выйдем обратно на дорогу и попробуем найти окольный путь.
— Думаешь, германцы ещё не все дороги перерезали? — спросил Сашка. — А что, если прямо через лес топать?
— Тут болота сплошные. Вряд ли пройдём. Заблудиться не хотелось бы. Думаю, шанс есть. В крайнем случае разделимся и просочимся малыми группами. На худой конец переоденемся в штатское, — Георгий говорил это, а у самого испарина выступала на лбу. Со дня попадания в новое тело у него впервые появилась надежда, но болезнь могла подвести и убить в тот момент, когда спасение замаячит перед глазами.
На дорогу вышли совсем не в там, откуда бежали. Здесь среди сосен сидели несколько десятков солдат. Некоторые разводили костры, другие спали, сгрудившись кучками, чтобы не замёрзнуть.
— Чего ждём, братцы? — спросил Сашка.
— А куда идти? — пробасил обросший бородой солдат с исхудалым лицом. — Там германец, тут германец. Патронов нет, еды нет, силёнок нет. Как воевать? Пускай уж поскорее приходят в плен берут.
Георгий облокотился на дерево, и глаза стали закрываться сами собой. Тело болело от макушки до пят. «А зачем куда-то идти? — проскочила предательская мысль. — Если в плену накормят и дадут выспаться, почему бы и не сдаться? Не пристрелят же, в конце концов, тех, кто не собирается сопротивляться». Но потом подумал, что противник, если возьмёт в плен, снова куда-нибудь погонит, возможно, в саму Германию. Изодранные в кровь ноги точно не выдержат столь длинный путь, да и вряд ли там будет нормальное лечение. До Гродно же вёрст двадцать осталось, и преодолеть их всяко легче, чем дорогу в неизвестность.
— Пойдёмте, — сказал Георгий. — Надо идти. Не успеем. Скоро здесь будет противник.
— Нет, братцы, я здесь останусь, — Иван уселся рядом с робким костерком, пляшущим на сырых веточках. — Как хотите, а мне помирать неохота. Вот война закончится, домой вернусь к своим. А тут не ровён час голову сложишь не пойми за какие шиши.
— Сдаться, значит, хочешь? — процедил Руслан. — На милость врага? Да это… это позор для солдата!
— А я не солдат! Я всю жизнь пахал да сеял, и так бы и продолжал, а ружей да пушей вовек бы не видел, была б моя воля! Мне что под царём-батюшкой, что под кайзером — один шиш. Мы люди подневольные и там, и там.
— Пойдём, — Георгий потянул Руслана за рукав. — Времени нет. Пусть остаётся.
— Ну и пожалуйста! — Руслан сплюнул. — Пожалуйста! Хочешь на германца спину гнуть, так тьфу на тебя.
Но Иван оказался не одинок в своём желании сдаться: пятеро последовали его примеру. Остальные же отправились искать ближайший перекрёсток. Георгий считал, что малым количеством выбраться из окружения будет легче. Беглецы днём могли спрятаться в зарослях или в каком-нибудь заброшенном сарае, а ночью проползти по кустам через германские позиции. Он убеждал себя, что этот вариант — самый надёжный, что у горстки солдат получится просочиться где угодно, но глубоко в душе понимал, сколь малы шансы на успех.