— Предлагаю вернуться к теме опалы. Что ж там столь впечатлило князя, что он — весьма паскудный, к слову, старикашка, — решил отыграть все обратно? Вскрылось мое попаданчество и он вкурил, что его сын — совсем другой человек?
— Словечки у тебя… Ишь, «вкурил», — покачал головой Дубровский. — Ты давай, поосторожнее с потусторонними словесами — привлекает внимание. Так вот, не знаю, как ты себе воображаешь царскую опалу, а у нас это выглядит так…
И Дубровский подробно изложил довольно сложный церемониал, проливший бы бальзам на душу любого последователя упомянутого недавно Конфуция. А я сразу понял две вещи: во-первых, батя попал всерьез. Я — тоже, но он — куда серьезнее: если мне удастся отбояриться от возвращения в княжеские ряды, старика просто-напросто казнят. А во-вторых, окончательно стало ясно, что местное государство о священном праве свободы личности не имеет ни малейшего представления. Вернее, имеет, но строго своё, подразумевающее, что ни у какой личности свободы быть не может в принципе — если, конечно, эта личность не носит фамилию Грозный. Всё то, против чего я храбро сражался всю прошлую жизнь (и чего в ней, будем честны, практически не существовало), здесь встало передо мной во всю мощь самодержавной монархии — высшей и злейшей формы человеконенавистнического тоталитарного государства. Вариантов ровно два: устроить революцию — или сбежать. Признаков революционной ситуации я пока не видел ни одного, и значит, выбора нет. Но послушаем, что еще расскажет господин «Гениальный сыщик».
— Хорошо, я понял, что у князя не осталось выбора, и он нанял тебя. Я даже не стану спрашивать, как ты меня нашёл: раз известен случай с мертвецами в Алексине, логичнее всего проверить следующий город вниз по течению, потому что заезжать после такого шума в Алексин — это надо быть или полным идиотом, или человеком со стальными нервами. На идиота, конечно, Федя смахивал изрядно, а вот на хитро деланного храбреца — ничуть. Но вот ты меня нашёл, молодец. Что подразумевается дальше?
— Я вижу, ты не вполне понимаешь, что происходит, — покачал головой Дубровский. — Видишь ли, дворяне имеют полное право отказаться от всех привилегий, родового имущества, магии и выйти в земские обыватели, это так. Вот только последние в роду, лишенном хотя бы боковых ветвей, такого права не имеют. И твой отец, самочинно вычеркнув тебя из списка дворян Государства Российского, тем самым нарушил закон.
— Отчего так?
— Почти все российские дворяне, так или иначе, маги. В большинстве родов из поколения в поколение передается сверхмощное заклинание или, чаще, комплекс оных, известное под общим названием «последний довод» или, на языке Первой Империи, «ультима рацио». Так вот, примененная на поле боя ультима нередко решала не то, что исход битвы, но судьбу государства — так что отношение к такому ресурсу более чем серьезное. По закону, узнав об отмене изгнания — а, кстати, официальную бумагу я тебе еще не вручил — ты должен в недельный срок вернуться домой.
— То есть, пока ты мне эту бумагу не отдашь, возвращаться я не обязан?
— Я понял ход твоих мыслей. Не скажу, что он мне нравится, но бумага всё еще у меня, а не у тебя. Здесь плохо одно — нас вместе видела куча народу, от милейшей Наташи Кудашевой — к слову, по уши в тебя влюблённой, — до зловредной опричницы Машки Лопухиной, которая безнадёжно влюблена уже в меня, но тут нет шансов. В родных краях ждёт синеокая Мария Кирилловна, по осени и свадебку сыграем. Вот провожу тебя в Сан-Себастьян — и немедленно женюсь с такого горя…
— Почему с горя-то?
— Потому что это будет несмываемое пятно на моей репутации, — вздохнул Дубровский. — Я уже понял, что обид на родителя у тебя нет ни малейших, просто потому, что ты с ним и незнаком вовсе. А вот служить царю-батюшке ты отказываешься наотрез. Как законопослушный подданный Иоанна Иоанновича, я обязан вручить тебе уведомление и предпринять любые меры, чтобы в установленный срок ты вернулся в Ромоданово. Но есть нюанс. Ты спас мне жизнь, и я, эпическая сила, теперь тебе должен. Поэтому придется помочь тебе сбежать из пределов столь не устраивающего тебя государства, пусть это и аукнется мне в дальнейшем, но честь — никому, как водится…
— Ну, допустим. Но неужели ты не видишь саму бредовость ситуации? Ладно, угораздило меня (допустим!) родиться в княжеской семье с золотой ложкой во рту. Но не нужна мне ни эта ложка, ни расписные хоромы, ни лимузин — ни-че-го. Жизнь моя едва началась, и я хочу прожить ее только так, как мне самому этого хочется. И ради этого я готов отказаться вообще от всего, полагающегося мне по рождению — забирайте, делайте с этим всем что угодно, только оставьте меня в покое! Ты не поверишь, как я радовался, когда старый князь меня выгнал. И вот — на тебе, на колу мочало, начинай с начала… — меня захлестнуло почти что отчаяние, поэтому усилием воли оборвал это пламенное словоизвержение. — Спасибо, Володя. Я принимаю твою помощь. Поехали в этот Сан-Себастьян. Кстати, почему именно туда?
— В Сан-Себастьяне — а это сервитут — самое мощное в стране отделение Орды. А из Орды выдачи нет. Они переправят тебя в Паннонию, там прежде хтонь была, а теперь дурдом какой-то, орко-эльфийская вольница. Но только вот, если Грозный обидится всерьёз, тебя ничто и нигде не спасёт.
— Пришлёт убийц-опричников? — понимающе спросил я, и был добит ответом:
— Зачем бы ему на такие глупости тратиться? Просто взорвёт твой мозг изнутри — и всё… Грозные — сильнейшие менталисты в мире. Ну, как тебе перспективка?
— Кошмар… — понимание, что царь может возникнуть в моей голове в любой нужный ему момент и, более того, мгновенно свести меня с ума или убить, настроения не улучшило. Но не сдаваться же вот так вот сразу? — Решено, я еду в Сан-Себастьян.
— Тогда так. Обсудить нюансы успеем дорогой длинною — а теперь надо накидать перечень срочных дел. Первое. Нам нужна машина. Иначе никуда не доберемся, общественный транспорт — не для нас. У тебя деньги есть?
— Тысяч двадцать.
— Весьма негусто… Но ладно, нам в один конец, авось, у Вулкана найдём что-то за эти гроши. Значит, завтра с утра едем в Калугу. Кроме