Он энергично подхватил меня под локоть, но вдруг покачнулся, схватился за сердце и рухнул наземь.
— Врача! — крикнул я.
Немедленно протолкался все еще остававшийся на площади врач Скорой.
— Мёртв, — констатировал усталый дядька в белом халате. — То ли магическое воздействие, то ли яд. Предполагаю второе, но вскрытие покажет, — и принялся куда-то звонить.
— Фёдор! Что это за едрить твою мать? — громким шёпотом спросил Копейкин.
— Вот что, Дубровский, — произнес рослый опричник — офицер, наверное. — Или ты мне сейчас предъявляешь полномочия, или я через минуту забираю вас с этим так называемым Нетиным для начала в Калугу, а там, глядишь, и в Слободу. Странноватая череда непоняток для земского захолустья, я бы сказал!
— Свободно, господин ротмистр, — спокойно произнес Дубровский. — Предъявлю немедля. Ваш сканер, пожалуйста — и протянул ему свой браслет.
— Полномочия подтверждаю, — нехотя кивнул оставшийся для меня пока безымянным ротмистр минуту спустя. — Так, мальчика забираем, родителя домой, смерть купца — в компетенции тарусской милиции, по меньшей мере — на данном этапе. Остальные свободны. Прошу разойтись.
— Офигенный выходной ты мне сделал, Фёдор, — прошипел Копейкин. — Сперва мост порвал, теперь «глухарь» подсунул.
— Осмелюсь возразить, господин капитан, — встрял Дубровский. — Убийство купца — а мы, я уверен, имеем дело именно с убийством — отнюдь не безнадёжно в рассуждении скорейшего раскрытия. Я, как консультант Сыскного приказа, готов оказать вам содействие в расследовании этого дела.
— Благодарю вас, сударь, — чётко, но с оттенком иронии козырнул Копейкин. — Премного обяжете. — Капитан еще раз злобно зыркнул на меня и удалился.
— В Тарусе есть еще какие-нибудь кабаки? — спросил меня Дубровский. — А то в этом нам точно поговорить не дадут, а мне, полагаю, предстоит ответить на много вопросов.
— Кабаки есть, но после этой сцены поговорить нам не дадут нигде. Так что предлагаю наконец поесть прямо здесь, а потом или пройтись по городу или, наоборот, засесть в редакции, но там охранник может уши греть.
— Уши греть? Отличное выражение, надо запомнить, — ухмыльнулся Владимир. — Но ты прав, начнем с ужина. Жрать охота — это что-то, эпическая сила!
— Нет, — покачал я головой. — Начнем с того, что ты мне кратенько расскажешь, кто ты такой. И когда мы успели испить брудершафт. Нет, я не против общения на «ты», просто интересно.
— Ну, мне показалось, что в нашем положении можно отбросить некоторые условности — жизнь понеслась по кривому козьему следу, откровение за откровением, церемонничать некогда. Кроме того, на мосту ты сам обратился ео мне на «ты», — напомнил он.
— Вообще-то, пожалуй, ты прав. Но не стоит забывать слова великого Конфуция, который утверждал, что откровение без церемониала есть всего лишь хамство, и знать разумную меру во всём.
— Ого, Конфуций! Не часто в наших краях встретишь того, кто о нем хотя бы слышал!
— Не соскакивай с темы, Владимир Андреевич. Что по первому вопросу?
— По первому вопросу всё элементарно, Фёдор Юрьевич. Я — гениальный сыщик. И прислан сюда именно по твою душу.
— Ого, какие люди за нашей скромной тушкой! «Я гениальный сыщик, мне помощь не нужна: найду я даже прыщик на теле у слона!» — пропел я и получил искреннее наслаждение, наблюдая за растерявшимся «крепким орешком» Дубровским.
— Умеешь же ты пафос сбить! Вот умеешь, — улыбаясь, покачал головой он. — Ну, что, в трактир?
— Вот теперь можно и в трактир, — согласился я, понимая, что изгнанного бездаря, он же начинающий молодой некромант, похоже, обложили со всех сторон. Неясно только пока, кто именно и зачем. И еще не очевидно, сумею ли я сбежать. Видимо, всё-таки нет. Что дальше? Сейчас узнаем.
Глава 11
Второе пришествие Чандрагупты
Мы быстренько плотно отужинали, почти в молчании, из напитков позволили себе по кружке пива. И отправились на прогулку. Я, признаться, за этот день уже так нагулялся, что ноги начали гудеть. Но иного выхода не просматривалось: разговор для меня чрезвычайно важен, и лишние уши при нем не нужны вот ну совсем.
— Начнем с того, что я действительно имею отношение к Сыскному приказу, — заговорил Владимир, когда мы свернули на Овражную и пошли, соответственно, к оврагу: Таруса и так после сумерек замирала почти полностью, а у оврага встретить кого-либо в это время суток почти невозможно. Берег Оки отвергли, потому как звуки по воде разносятся далеко, а это лишнее. Да и кто знает, вдруг мне по концовке придется убить этого не в меру шустрого, хоть и симпатичного, парня? В таком деле свидетели точно без надобности.
— Я числюсь внештатным консультантом приказа, — продолжил Дубровский. — Но в настоящее время действую не по заданию оттуда, а нанят, как частный сыщик, князем Ромодановским для розыска столь неосмотрительно изгнанного им сына.
— С чего бы это он на попятный пошёл? — хмыкнул я.
— А куда деваться, если на него опала рухнула, по всей форме? Лично царевич Фёдор в Ромоданове был, не поленился прилететь.
— Ну, опала… И что? Старик — тот еще кремень.
— Так… Про опалу сейчас расскажу. Но давай проясним важный вопрос. Ты ведь попаданец?
— Да. А что, заметно?
— В личине именно Феденьки Ромодановского, за жизнь ни разу не покинувшего родового имения, и которого толком никто никогда не знал — не особо. Но это только если не знать, что прежде Фёдор Юрьевич был таким свирепым дураком, что любые действия князя против него, вплоть до посажения на кол, ничего, кроме сочувствия, вызвать не могли. Ты когда в недоросля-то попал?
— Восьмого июля, за два дня до изгнания. Фёдора запороли до смерти — впрочем, нечаянно, — и в этот момент в него влетел я, которого только что убило молнией в лоб.
— Ого, эпическая сила! Не возьмусь представлять твои ощущения, — Дубровского передернуло. — Сколько лет тебе было там?
— Шестьдесят семь. А здесь восемнадцать, прикинь?
— Ох ты ж как! Могучий ты дядька, Фёдор Юрьевич. Молодая