Я сидел на ступеньках крылечка КПП и смотрел, сощурившись на бледно-желтое, сентябрьское солнце. Вокруг здания поста шла нервная суета, от которой я старательно абстрагировался. Высаженные пассажиры иммигрантского автобуса, стоически сидели на своих пешках и баулах за ограждением площадки досмотра транспорта, с восточной терпеливостью дожидаясь, когда их транспорту, украшенному растрескивавшимся задним стеклом, разрешат двигаться дальше. Вполне вероятно, что сегодня их никуда не отпустят, да и завтра тоже — машина следствия и правосудия в России разгоняется очень медленно.
Водитель автобуса явно затаил на меня зло, когда его допрашивал следователь прокуратуры, он что-то зло кричал в мою сторону, но мне было все равно на его крики. Я его уже простил, а до его эмоций мне было все равно. Подумаешь, разбили прикладом здоровенное кормовое стекло и изъяли заднее трехместное кресло, в котором застряла моя пуля, пробив моей жертве голову насквозь и выйдя через шею. Он за один рейс столько денег поднимает, что покроит свои убытки. Мне, честно говоря, не до этого. Наш начальник службы участковых Николай Владимирович Макаров, дождавшись, когда съехавшее начальство не смотрело в мою сторону, сунул мне на подпись ориентировку о найденном в сгоревшей машине теле старшего лейтенанта Кобоева, и пропавшем пистолете, и теперь я пытался построить безупречную версию о том, как я здесь, вообще, оказался, и какого рожна я полез в этот автобус… Если что, то это цитата вопроса, который мне задал один из штабистов, в немалом числе, слетевшихся на громкое чрезвычайное происшествие. Двух подельников убитого уже увезли, я сказал, что они были в одной компании с моей жертвой, пистолет участкового изъяли, мой пистолет, естественно, тоже забрали.
Я скосился на, уныло лежащего рядом со мной, Демона и опять уставился на солнце. В голове не было ни одной мысли, которая бы логично объяснила, как я вляпался в эту ситуацию. Хорошо было Штирлицу — ехал по Берлину, поднес чемодан несчастной фрау и о-ля-ля, отпечатками пальчиков на чемодане русской радистки папаша Мюллер может подтереться, а мне то что говорить?
Октябрь 1994 года.
Зал администрации Городского Сельского района.
— Ну что товарищи… — начальник Городского Сельского РУВД доброжелательно улыбнулся залу, заполненному людьми в форме цвета маренго: — Могу вам доложить, что избирательную компанию мы прошли без существенных замечаний. Никто из сотрудников, привлеченных к охране общественного порядка на избирательных участках, не допустил нарушений дисциплины со своей стороны, так и провокаций или иных нарушений общественного порядка со стороны граждан. Не обошлось, к сожалению, товарищи, без горестных потерь. Наш товарищ, участковый инспектор, старший лейтенант милиции Кобоев героически погиб на боевом посту. Прошу почтить его память минутой молчания…
С грохотом откидывающихся сидений, начали подниматься коллеги погибшего, я тоже встал и скорбно склонил голову. Погибший не был мне ни другом, ни приятелем, скорее наоборот, но я такого конца ему не желал, да сделал все, что мог, дабы его убийцы не ушли от ответа. А сегодня, после совещания по итогам второго квартала, мне в очередной раз ехать в прокуратуру на допрос. На фоне этих событий победа Ирины на выборах прошла как-то буднично — к нам домой приехали руководство отделения Либеральной партии, потом была развеселая гулянка в ресторане, на которую я не поехал, только встретил пьяненькую депутатку после одиннадцати часов, когда публику попросили на выход, и не дал ей участвовать в продолжении «банкета», ибо для ночного клуба Ирина слишком плохо держалась на ногах. А через два дня в областной избирательной комиссии моей девушке должны были выдать удостоверение городского депутата, и на этом я мог считать свою миссию по заходу в политическую систему области законченной.
Глава 10
Глава девятая.
Исполнитель желаний.
Октябрь 1994 года.
Здание областной прокуратуры. Следственный отдел.
— Товарищ следователь — усатый переводчик, старательно не глядя в мою сторону, заботливо похлопал по плечу своего клиента: — Потерпевший очень устал, можно мы на сегодня прервемся?
— Конечно, конечно, сейчас здесь распишитесь и продолжим завтра. — следователь принялся дописывать протокол очной ставки: — Давайте завтра часов в десять встретимся и продолжим.
— Хорошо, всего вам доброго, товарищ следователь. — двое встали и вышли из кабинета, когда я, расписавшись в протоколе и в повестке о вызове на завтра, шагнул к двери, следователь-садист меня притормозил.
— А вас Громов, я попрошу подождать в коридоре, мы еще с вами не закончили.
Я пожал плечами и выйдя в коридор здания областной прокуратуры, двинулся в самый конец коридора, к распахнутому окну. В Город пришло «бабье лето», а отопительный сезон энергетики начали строго по расписанию, поэтому в прокуратуре было душно.
Мое одиночество у раскрытой форточки не было долгим. Снизу, шагая через две ступеньки, поднялся высокий светловолосый парень, дернул дверь ближайшего кабинета, которая оказалась запертой, выругался и повернулся ко мне.
— Сюда?
— Нет, я в другой кабинет, жду, когда вызовут.
— За что сажают?
Я обернулся и вгляделся в случайного собеседника. Мне в лицо стояла и нагло ухмылялась в глаза настоящая «арийская бестия» — симпатичный блондин под два метра ростом, короткая стрижка, берцы, светло-голубые джинсы и короткая кожаная куртка.
— Ты скинхед что ли? — обычно эти парни, что стали все чаще и чаще появляться на улицах города, стриглись налысо, а так мой собеседник был вылитый «нацик».
На лице парня появилось сначала искреннее недоумение, потом понимание, и он широко улыбнулся:
— Да не, я наш, буржуинский…
Перед моим лицом появилось раскрытое служебное удостоверение…
Старший лейтенант милиции Поспелов, городское управление, уголовный розыск…Еще год будет